Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже интересно, что он скажет. И как будет смотреть в мои глаза после того, что сделал.
Током прошибает, когда в голову ядовитой змеей проникает мысль, что это не первая его измена.
— Мам? У тебя что-то случилось? — Олеся медленно садится на стул напротив меня.
Тут же поджимает ногу коленом к груди и ставит пятку на стул.
— Я жду вашего отца.
— Отца!? Не папу? Не папочку? — уточняет дочь. — Он что, дома не ночевал?
За спиной слышу звук кипящего на сковороде масла. Трыск. Максим разбивает яйцо в сковородку, раздается шипение. Трыск — второе яйцо.
— Максим! На меня тоже жарь! И ты почему бекон не добавил? — Олеся поглядывает на брата голодным взглядом.
Это утро должно быть привычным. Но в доме не хватает Ромы, который по-хозяйски сидит в кресле-качалке и читает книгу.
Остервенело смотрю на излюбленное место мужа. На кресле лежит коричневый мягкий плед. На пледе спит кот Томас.
Обычно Томас сидит на коленях у Ромы и сладко мурлычет.
Сегодня особенное утро. Непонятное. Тревожное. И я точно знаю, что ничего хорошего уже не будет.
Я жду домой не мужа. Я жду предателя. Жду моего врага.
— Ты обиделась на папу, что он не приехал домой ночевать, да? — спрашивает Олеся, заглядывая в мои глаза.
— Все намного хуже, — произношу я.
— Намного хуже? — осторожно уточняет дочка. — Это как?
— О, дочка, я не могу тебе рассказать, потому сама еще ничего не выяснила.
Олеся с непониманием на меня смотрит.
— Мам, ты говоришь какими-то загадками…
— Да, — киваю и встаю из-за стола, беру разделочную доску и глубокую тарелку с курицей. — Максим, может ты сегодня еще и курицу пожаришь?
— Да блин, мам… — шипит сын, обернувшись ко мне. — Почему я? Вон Олеся сидит без дела.
— А я хочу особенную, — хитро улыбаюсь. — С любовью моего милого сыночка.
— Фу, блин! Вы сговорились что ли? — ощетинивается Максим. — Сначала Олеся… теперь ты…
— Не будь такой букой, Максим. Ты же мой любимый сладкий сын!
Хочу потрепать Максима за щеку, но воздерживаюсь. Он уже слишком взрослый. И все мои проявления любви его жутко бесят.
Я его понимаю. Сама была такая же в его возрасте. Колючая, дерзкая. И я считала, что мои родители ничего не смыслят в жизни и лезут ко мне с бесполезными советами.
— Мне иногда кажется, что ты Максима любишь больше, чем меня, — обиженно говорит Олеся.
— Я вас люблю одинаково.
— Опять эти нежности… — сын глаза закатывает.
Достает тарелки с полки и кухонную лопатку.
Ловко поддевает глазунью и выкладывает ее из сковороды. Приготовил, все-таки, и для себя, и для сестры.
У меня замечательные дети. Как бы не бурчали друг на друга, все равно всегда друг друга поддерживают.
Я не знаю, что с ними будет, когда они узнают о поступке Ромы. Мы же должны будем как-то объяснить им причину развода.
А я настроена серьезно. Спасать семью, где муж позволяет себе остаться ночевать с какой-то пышной барышней в отеле — незачем.
Нет, конечно я хочу для начала посмотреть в Ромины глаза. Хочу узнать подробности. Хочу окончательно убедиться, что мне не померещилось и не показалось.
Но я так сильно переживаю за Максима и Олесю. Это они сейчас должны пробовать жизнь на вкус. Закатывать истерики и топать ногами. Влюбляться, целоваться, разбегаться. Разбивать сердца. Свои и чужие.
Им по возрасту положено.
Но истерикой кроет меня. Время половина девятого, а Ромы все еще нет. И я уже жалею, что не закатила сцену прямо там, в номере отеля.
Меня оглушило болью настолько, что я в моменте почувствовала себя беспомощной рыбой, выброшенной на берег. Я позорно убежала, поджав хвост.
А нужно было разбудить мужа и…
А что и? Потребовать объяснений? Сообщить о своем намерении развестись? Глупо…
Намного лучше, если разговор состоится сегодня. На свежую голову. Когда я уже прорыдалась и свыклась с мыслью, что не всегда любовь заканчивается совместной старостью и смертью в один день.
Иногда любовь разбивается о предательство.
Глава 5
После завтрака Максим собирается в кино с друзьями, раз уж с аквапарком папа обломал. А Олеська уходит к подружке в соседний дом.
Я заливаю курицу маринадом, прибираюсь на кухне и вновь сажусь за стол. Томас так и спит на любимом кресле-качалке моего мужа. Настенные часы громко тикают и действуют мне на нервы.
Почти одиннадцать. А Роман так и не явился домой. Это напрягает и злит. Может, он решил уйти из семьи по тихому, и мне скоро ждать извещение о разводе?
А что?
Очень удобно.
Чтобы не слушать скандал от оскорбленной и униженной жены, просто уехал со своей любовницей куда-нибудь подальше.
Боже…
Ставлю локти на стол и вжимаюсь горячим лбом в свои ладони. У меня голова кружится. И сердце, покрытое шипами и шрамами, болезненно колет между ребрами. Я не спала этой ночью.
Сначала обрывала мобильный Ромы звонками. Потом переживала, что с моим мужем случилось что-то ужасное. Затем в слезах кричала Милане, что мы срочно должны поехать на поиски Ромы.
И вот чем все закончилось.
Он даже не явился домой, чтобы посмотреть в мои глаза и признаться в измене.
Что, стыдно, сволочь?
У меня дрожат пальцы и ноет в груди. И тошнит от голода, но я даже думать не могу о еде. Дурацкое чувство. Я словно пустая внутри. Из меня выкачали все силы, и наполниться мне нечем.
Наконец, в прихожей слышны шорохи. Томас навостряет уши, распахивает глаза и выжидает.
Шаги приближаются, и кот летит встречать своего блудного хозяина.
Вьется возле его ног и громко мяукает.
— Ты его не кормила? — интересуется Рома вместо приветствия.
Замираю в ожидании. Внутри что-то натягивается. Напрягается. В груди распирает, как перед ядерным взрывом.
— Кормила, — отвечаю хрипло и сквозь зубы.
— Даш…
Рома стоит при входе в кухню и смотрит мне в глаза. Между нами метра четыре, но я чувствую омерзительный шлейф его перегарара.
— Даша…
Облилизываю губы, рассматривая грустное лицо супруга. Скольжу взглядом ниже, и замечаю на шее отчетливый свежий засос.
По позвоночнику неприятный холодок, и я просто закрываю глаза.
Его страстная брюнеточка постаралась, чтобы оставить на теле Ромы яркие следы. Словно территорию метила, дрянь. Она, вероятно, хотела, чтобы я увидела эти засосы и царапины на его груди.
Неожиданно мне на щеки обрушиваются водопады слез.
Восемнадцать лет брака… Восемнадцать лет…
Запускаю пальцы в волосы, а из груди рвется скорбящий стон. Я едва могу его сдержать.
— Даша… я…