тошноту. Я не горжусь этим, но я даже отключила уведомления о новых постах Коннера в социальных сетях в месяц их годовщины, потому что он каждый день писал о том, что еще он в ней любит. Как мило морщится ее носик, когда она смеется. Как она готовит масала доса по рецепту своей матери-индианки. Что она всегда рядом с ним… Список можно продолжать и продолжать.

Он даже придумал хэштег. Не то чтобы #Shanielove было невероятно креативно, но тем не менее. По-настоящему вывела меня из себя фотография, где он написал хэштег горчицей на хот-доге в память об их пятом свидании на бейсбольном матче. Кто вообще помнит, куда они ходили на пятое свидание?

– Замечательно! – воскликнул он. – Ей осталось проучиться еще один год в школе медсестер. Она сказала, что ей очень понравилось работать в неврологическом отделении, но там не так много работы, поэтому она просто максимально наберется опыта и уйдет оттуда.

Его нога подпрыгивала под столом со скоростью мили в минуту. Эту его привычку, сигнализирующую, что он чем-то взволнован, я помнила с тех пор, когда он был ребенком. Ему не терпелось сказать что-то еще, я это чувствовала.

– Хорошо… – протянула я, прощупывая его. Может быть, они с Шани думали о переезде после того, как она выпустится? Но тогда непонятно, почему бы просто не сообщить мне об этом. Я планировала пробыть во Флориде ровно столько, чтобы привести в порядок и продать папин дом, так что для меня не имело значения, останется Коннер или тоже уедет.

Черт, неужели Шани беременна? Но тогда он не стал бы говорить о ее учебе и перспективах работы, верно?

– Я собираюсь сделать предложение! – выпалил Коннер и достал из кармана темно-синюю бархатную коробочку, сразу же открыв ее и впихнув мне в руки. Боковым зрением я увидела, как единственный гость в зале оторвался от своей газеты, и моя рука метнулась, чтобы быстро захлопнуть коробку.

– Господи, – громко зашептала я, – убери это, пока все не подумали, что ты делаешь предложение мне.

– Прости, – пробормотал он и снова открыл коробочку, чтобы еще раз взглянуть на кольцо, прежде чем сунуть ее обратно в карман. – Я продал свою систему виртуальной реальности, чтобы купить его. Оно стоило четыреста баксов, но я купил за триста пятьдесят, и они бесплатно переложили его в более симпатичную упаковку.

– Это здорово, – поддержала я. Мой голос прозвучал менее бодро, чем мне хотелось. Не то чтобы я не была рада за своего брата, но новость обрушились на меня внезапно. Все случилось очень быстро. – Ты не думаешь, что тебе стоит подождать? Пока ты не станешь… старше?

Меня саму внутренне передернуло, когда я произнесла это, но Коннер, похоже, не обиделся.

– Нет, – покачал он головой. – Мое сердце полностью принадлежит Шани. К чему мне ждать и держать это в тайне?

В этот момент подошла официантка с нашей едой, и Коннер пустился в рассуждения о том, что бекон настолько пережарен, что может стоять сам по себе. Официантка, сухо спросившая, не нужно ли его переделать, через секунду уже смеялась вместе с Коннером, когда тот шутливо продемонстрировал, как бекон марширует по тарелке. В этом весь мой брат.

Однако я не могла понять, почему его слова так потрясли меня. Неужели просто из-за беспокойства, что он действует импульсивно? Не думаю. Он казался мне слишком юным, потому что едва окончил колледж, но, с другой стороны, они с Шани встречались с выпускного класса средней школы, так что их отношения имели давнюю историю. Если отбросить мою спонтанную реакцию, Шани, с которой я пару раз встречалась, мне очень даже нравилась, и они с моим братом действительно выглядели счастливыми вместе.

Что, если я завидовала? Мои последние отношения даже нельзя было по-настоящему назвать отношениями. Я подцепила парня, в которого была влюблена еще на первом курсе, – безупречно красивого светловолосого Адониса, изучавшего «Беовульфа» (первый звоночек) и несколько раз звавшего меня к себе для секса (еще один сигнал, я полагаю), прежде чем начать вести себя так, словно я призрак.

Но это задело мою гордость, а не сердце. И я думаю, что именно фраза брата: «забрала мое сердце целиком», засела во мне глубоко, словно заноза. Отдавала ли я когда-нибудь кому-нибудь или чему-нибудь всю себя? Хотела ли я этого вообще?

– Ты собираешься есть яичные белки? – спросил Коннер, уже занеся вилку над моей тарелкой.

Мелочная часть меня хотела сказать «да», но он знал, что я заказала глазунью только для того, чтобы макать тост в желтки, а остальное проигнорировать. Он называл это «Глазунья без глаз».

Я пододвинула к нему свою тарелку.

– Ты мог бы, по крайней мере, подождать, пока я закончу есть, – заметила я, когда он начал отделять белки от желтков и перекладывать их себе.

– Но тогда они уже не были бы такими горячими, Фиби, – возразил он, подняв брови домиком.

– Итак, – спросила я, – когда же ты собираешься сделать предложение?

– Дело не столько в том, когда, сколько в том, как, – заявил Коннер, откусывая кусочек яйца.

Я подождала, пока он дожует, затем покрутила кистью, призывая его продолжать.

– Ладно… в таком случае – как ты планируешь сделать предложение?

– В том-то и дело, что я не знаю! – воскликнул Коннер. – И поэтому не знаю когда. Это должно быть эпично, вроде вирусного видео с кликбейтным заголовком типа: «вы-не-поверите-что-произошло-дальше-жесть-он-крут», настолько эпично.

Мне казалось, что самый быстрый способ добиться подобного эффекта – это сделать так, чтобы все эпически пошло не так, но я не произнесла это вслух.

– Дорожка из лепестков роз, ведущая ее к какому-нибудь значимому месту, – предложила я.

– Банально.

– Попроси дайвера в аквариуме подержать табличку с предложением.

Коннер печально улыбнулся:

– Шани ненавидит черепах.

– Надписи в небе?

– Я думал об этом, – кивнул он. – Слишком дорого.

Очевидно, подобные мероприятия не были моей сильной стороной. Я никогда никому не делала предложения, и уж тем более никто не делал его мне. Я даже близко к этому моменту не подходила. И сама идея выставить себя на всеобщее обозрение или чтобы кто-то другой сделал это, ради публичного отклика… Я бы предпочла такого рода ужасам просмотр абсолютно мрачного эпизода «48 часов»[16]. Например «Кошмар в Напе», где убийцей девушки оказался муж ее соседки по комнате, тот самый парень, который дал интервью, полное сочувствия, за сорок восемь часов до того, как выяснилось, что это был он.

– Подожди. – До меня наконец дошел смысл сказанного Коннером. – Шани ненавидит черепах?! Не акул, медуз или угрей, а черепах?!

– У них нет плоти внутри панцирей, – объяснил он, –