лопнула и развеялась в воздухе на расчетных четырех километрах. Парашют должен был раскрыться на полуторах. Он и раскрылся. Красный клин его купола был последним, что видел Тимур перед тем, как разлившаяся внутри грудной клетки жгучая боль выплеснулась тьмой, закрывшей собою весь мир.

Тимофей пережил и прочувствовал все настолько реально, что мог бы ручаться: это не было сном. Да он никогда раньше не видел во сне ничего даже близко похожего – не только зримого и осязаемого, но и включающего в себя столь яркие воспоминания. Да еще на такую далекую от него тему, как мир будущего. Фантастикой он вообще особо не увлекался; так – смотрел, как и все, «Звездные войны», еще пару-тройку фильмов, которые и не вспомнить. Но чтобы ему приснился мир двадцать третьего века, в котором он даже не был самим собой – нет, в это не верилось.

Но что тогда? Что?! И почему, снова придя в себя, он как и прежде не может пошевелиться? Может, это не смерть, а кома, и сон – вовсе не сон, а то, что видят все коматозники? Он ведь не знает…

«И все коматозники сдают зачеты по прыжкам», – проворчало у него в голове.

Нет, голоса он, как и в прошлые разы, не слышал, но даже мысли – пугающие чужие мысли – он невольно стал различать по их настроению, по смысловой окраске. И вот эта мысль именно что ворчала.

Тимону по-прежнему было чертовски страшно, после странного сна даже, пожалуй, еще больше, но он решил, что даже если это всего лишь бред, никто не мешает ему поговорить с «собеседником» не истерично, а как будто и правда он реальный. Тот самый Тимур…

«Еще бы не правда! – перебил его мысли… ладно, Тимур. – Заткнись! Ладно ему!.. Придет врачел и…»

«Но пока он не пришел… Ответь только: ты тоже видел тот сон? Прозрачный шар, красный парашют, все такое?..»

«Сон?! Шакс! Какой еще сон?! Это я прыгал! И гробанулся…»

Тимона вдруг осенило:

«Так ведь и я тоже прыгал! И тоже гробанулся, звездец! Сердце, чтоб его!..»

«Это у меня сердце! Ну точно, раздвоение…»

«Погоди! Я сейчас постараюсь очень подробно вспомнить, как это было у меня. Может, и ты увидишь…»

И Тимофей стал вспоминать…

На посадку заходил небольшой винтовой самолет. Белый, с синей полосой…

У него получилось очень здорово – будто заново все пережил. Истеричный Тимур долго молчал. Потом буркнул:

«Что еще за исторический визель?»

«Визель – значит, видео, визуальный?.. Так вот, это не видео. Это было со мной на самом деле. Перед тем, как я тут очнулся».

«Ага! А я на самом деле высаживался на Солнце. Ночью, чтобы не сгореть».

«Но ведь ты раньше не видел этого вид… визеля, так? Как бы ты мог его придумать так точно, с деталями?»

«Смотрел когда-то, может, да забыл… Какой это век? Девятнадцатый? Братья Райт, все такое…»

«Сам ты Райт! Это двадцать первый!» – почему-то обиделся Тимофей.

«То есть, ты хочешь сказать, что прыгнул в двадцать первом веке, а приземлился в двадцать третьем, да еще и прямо ко мне в башку?»

«Получается, так. – Тимон мысленно похолодел. Очень уж четко, объясняюще все озвучил ситуацию Тимур. – Ты уж прости, но теперь мне, похоже, не выпрыгнуть».

Глава 2

Окончательно увериться, что он не сошел с ума, а действительно делит одно тело с кем-то еще, не смог пока ни Тимон, ни Тимур, но споры и разбирательства по этой теме они пока оставили, поскольку оба вспомнили, что данная ситуация не самая критическая в их положении. Действительно жизненно важной была сейчас проблема с сердцем, ведь обоим было понятно, что во время прыжка с парашютом оно отказало. Тимофей понимал еще и то, что со своим сердцем он расстался навсегда, равно как и с телом; как минимум руки он уже видел, и они были явно чужими: с большими ладонями, широкими запястьями – совсем не его «цыплячьи лапки». То есть вместе с телом общим было сейчас у них и сердце. Больное сердце, из-за которого они… ну хорошо, в данном случае Тимур попал в клинику. Сейчас сердце не болело, но дискомфорт в груди оставался, и очень хотелось выяснить, к чему пришли медики и что им уже удалось сделать.

Тимон по-прежнему не мог шевелиться, но и Тимур не смог ни сесть, ни даже дотронуться до груди – сиреневый «туман» препятствовал этому, становясь неподатливо-упругим.

«Что это за хрень?» – спросил Тимофей.

«Медея, – ответил Тимур. – Медицинская система. Я не медун, в деталях не разбираюсь, но вот то самое облако, в котором я лежу, – часть всей этой большой дуроты… охрененно умной дуроты!.. которая может вылечить кучу болезней без участия врачела».

«Врачел, ты говорил, это врач-человек? Он вообще придет? Как я понял, твое сердце даже у вас вылечить пока не могут, так что Медея эта, похоже, нам просто помереть не дает, а не лечит».

«Не знаю, – неохотно ответил Тимур. – Ну да, Медея сердце не вылечит, но что-то у меня сейчас вообще как-то не так внутри… Надо врачела, реального медуна ждать, пусть расскажет».

Ждать пришлось недолго. Послышались легкие шуршащие шаги, и рядом с Тимоном-Тимуром возникла симпатичная девчонка – лет двадцати на взгляд Тимофея – с ярко-желтыми короткими волосами и в точно такого же цвета блестящем комбинезоне.

Тимур мысленно фыркнул:

«Какая она тебе девчонка? На медунов знаешь сколько учатся? Ей не меньше тридцатника, а то и все пятьдесят. Хотя нет, медуницы обычно себе для солидности…»

Договорить он не успел, девчонка… ладно, пусть будет девушка… заговорила тоже. Только, разумеется, вслух:

– Тимур Шосин! Меня зовут Осень Славина, я кардиомед третьего счета. Приветствую тебя в нашей клинике и поздравляю с перенесенной операцией.

«Что?! – захотелось выкрикнуть Тимону. – С какой операцией?!» Но оказалось, что говорить вслух он тоже не мог – губы и голосовые связки не подчинялись ему, как и все остальное. Но вместо него с этим прекрасно справился Тимур:

– Что?! С какой операцией?!

– У тебя остановилось сердце, – широко улыбнулась желтая Осень. – Чтобы не лезть в медицинские дебри, скажу простым языком: оно