К этому времени его светлость не только вооружился информацией, но и изрядно напился. За бутылкой, или двумя, или тремя друзья повторили ему всё услышанное. До прихода сюда он остановился в книжном магазине Хэмфри на улице Сент-Джеймс. Ему пришлось проталкиваться через толпу, таращившуюся на картинки в витрине.

Одна карикатура изображала щедро одарённую Зою Лексхэм в наряде, состоящем только из большой змеи, исполняющую вульгарную пародию на восточный танец.

На другой она сладострастно извивалась в прозрачных покрывалах, в то время как мужчина в тюрбане с лицом премьер-министра предлагал ей голову Принца-Регента на блюде.

Хотя его светлость долго разглядывал их, он не обошёл своим вниманием и менее неприличные рисунки, где, к примеру, Лексхэм фигурировал как обманутый старый дурак, а Уинтертон был нарисован заворачивающим девушку в ковер, как шекспировскую Клеопатру. Некоторые оттиски ссылались на прошлогодний инцидент, когда женщина заставила некоторые доверчивые души в Глочестере поверить в то, что она является принцессой Карабу из Явазу. Она оказалась пустым местом по имени Мэри Уилкокс из Визериджа, графство Девоншир.

Марчмонт понятия не имел, кем могла быть молодая женщина в доме Лексхэма, и это не особенно его заботило. Всё, что он знал, так это то, что он за последнее время ничего не ждал с такой силой, как её разоблачения.

Герцог начал прокладывать себе путь через толпу, «случайно» отшвыривая с дороги тех, кто не успел подвинуться достаточно быстро. Ему нечасто приходилось это делать. Усыпляющее неземное спокойствие герцога Марчмонта изображалось в карикатурах в многочисленных случаях. Оно украшало витрины книжных магазинов и зонтики продавцов гравюр. Мир знал – или думал, что знал – о нём всё. При его приближении разумные люди убирались с дороги.

В это самое время в малой гостиной Лексхэм-Хауса предмет всеобщего волнения находился у маленького столика возле окна, изучая страницы моды последнего выпуска «La Belle Assamble».

Научившись этому в гареме, Зоя сохраняла спокойствие перед лицом бури.

Все семеро её братьев и сестёр нагрянули сегодня в Лексхэм-Хаус этим утром.

С этого времени все семеро закрылись вместе с ней и её родителями в малой гостиной. Все семеро проводили время, разглагольствуя и беснуясь. Однако за последние несколько минут их численность (но не уровень шума) существенно сократилась.

Старший брат Родерик последним из братьев с раздражением выскочил из комнаты. Он проследовал за Самуэлем и Генри вниз в бильярдную, где они без сомнения дулись, поскольку отец сказал им, что они ведут себя как истерички.

Зоя знала, что они бы скорее останутся и будут дуться в стенах Лексхэм-Хауса, чем вернутся домой и предстанут перед своими жёнами. Если все братья и сестры Зои обвинили её в том, что она разрушила их жизни, то чего она могла ожидать от их спутниц жизни?

Было также очевидно, что братья рассчитывали на то, что четвёрка старших сестёр Зои измотает их отца.

Августа, Гертруда, Доротея и Присцилла оставались у большого стола в центре. Там они поглотили огромное количество чая и пирожных, чтобы сохранять силы для бесконечных жалоб, упрёков и взаимных обвинений, казавшихся необходимыми в этом случае. Двое младших, Доротея и Присцилла, находящиеся на поздних сроках беременности, были в большей степени, чем их старшие сёстры, склонны к слезам, внезапным сменам чувств и периодическим обморокам.

Ураган, стихший с уходом братьев, разыгрался снова. Зоя пропустила его, собираясь с мыслями и приберегая энергию для критического момента.

– Она не может оставаться в Лондоне, папа.

– Вы же видели газеты.

– Если бы вы видели эти гравюры…

– Непристойные, отвратительные…

– Заклинательницы змей и всё в таком духе.

– Мы стали посмешищем, цирковым представлением для толпы.

– Мне пришлось пробираться через город как обыкновенной преступнице и проскользнуть в дом через сад.

– Нам пришлось задёрнуть занавески в экипаже.

– Вообще нет смысла покидать дом, когда стыдно показаться на публике.

– Точно нельзя посетить друзей. Их уже не осталось.

– Три дамы уже отозвали свои приглашения.

– Семеро отклонили мои приглашения.

– Мы можем быть уверены, что все это только начало.

– Их трудно обвинить. Кто захочет собрать на пороге весь лондонский сброд?

– Все наши соседи с Беркли-Сквер ненавидят нас, кроме кафе Гунтера. У них живо идёт продажа мороженого и булочек, без сомнения. Но Девонширы порвут с нами, будьте уверены. Лэнсдауны тоже. И Джерси.

– Вы представляете, что последует за этим?

– Бунт, без сомнения.

– Леди Джерси – одна из патронесс Олмакса – только подумайте, что это означает. Нас вычеркнут из списка!

Повисла оглушительная тишина, и затем:

– Великий Боже, что же станет с балом в честь дня рождения моей Эми?

– Отмени его. Никто всё равно не явится.

– Паркер говорит, мы должны уехать в деревню. Вы можете в такое поверить? Сейчас! В разгар Сезона!

К этому времени мама, легко поддающаяся эмоциям, оставила попытки определиться, на чьей же она стороне. Она упала на кушетку, где лежала с закрытыми глазами, время от времени испуская стоны.

Язык другой, думала Зоя. Другая одежда. Иная мебель. Но до чего же похоже на гарем.

Папа стоял у камина, спиной ко всем.

– В самом деле, думаю, невозможно представить катастрофу страшнее, чем потеря доступа в Олмакс, – сказал он, обращаясь к огню. – Две ночи назад вы рыдали, поскольку ваша маленькая сестричка, считавшаяся покойной, оказалась живой. Две ночи назад вы изумлялись ее храбрости. Теперь вам не терпится избавиться от неё.

Зоя не была уверена, плакали ли её сёстры от счастья, от шока или от негодования.

Она вошла в дом и нашла всех – родителей, братьев и сестёр с супругами – стоящими в холле, как армию, сплотившуюся для отпора захватчику.

Что если они не узнают меня? думала она. Что если не поверят, что это я?

Но ей стоило только поднять глаза и встретиться с холодным, подозрительным взглядом отца, пока капюшон её плаща скользил с ее волос. Папа долго смотрел на неё. Затем прикрыл глаза и открыл снова. Девушка увидела, что они полны слёз. Затем он раскрыл ей свои объятия, и она бросилась в них.

– Моя дорогая девочка. – Эмоции мешали ему говорить, но она поняла каждое драгоценное слово. – О моя дорогая, дорогая девочка. Я знал, что ты вернёшься. – Он плакал, и Зоя тоже рыдала. Наконец-то она оказалась дома.

Хотя она вернулась взрослой женщиной, а не девочкой, хотя её не было так долго, отец узнал её. Они все узнали её, нравилось это им или нет. Как и у сестёр, у неё были тёмно-золотистые кудри матери, но она единственная из всех унаследовала профиль бабушки Лексхэм и её тёмно-голубые глаза.