пройдёт —

Будда не лукавил

Камни, крыши, древеса!

Разве смею сдаться?

Бриз смеётся в волосах

Трудности решатся

Далмация

О, был ли стимул, мотивация

Брести туда, где горы, море,

Где гармоничность множит корни

День ото дня?

То бесшабашная Далмация[11]

Ты в средиземном коридоре

Ждала в скалистой униформе —

Теперь моя

Меня с тобой не разделить теперь:

Сливаюсь с пальмами и чайкой,

С диалектизмами и чашкой

В один настой

И дело даже не в политике,

Матрёшках, водках, балалайках

Ты есть — ты машешь мне тельняшкой

И простотой!

И здесь дышу приморским бризом я,

Чтоб корни сил поднабирались —

Поизносившись, поистратясь,

Они растут

Вы судьбоносными капризами

В кладовках Родины болтались

Не плесневейте, не ссыхайтесь!

Теперь я тут

Мне интересно, как дела у Петербурга

Мне интересно, как дела у Петербурга,

У вечеров, что телу делают свежо,

У парикмахера, консьержа и хирурга

Хорошо?

Гостит пелинковац[12] в стакане у лимона

И лёд бренчит себе подобному стеклу

Про литографии, картины и иконы,

Что в углу

Из горькой сделанный, как правда, из полыни,

Бредёт пелинковац струёй в пещеру льда

Я не увидела, как листьев там пружинит

Чехарда

Я не увидела елагиновских веток

В сусальном золоте обмякшее нутро,

Припорошённое шуршанием газеток

Из метро

Я не увижу, как в листве резвятся белки

И как на улицах готовится глинтвейн,

И как ноябрь станет мазать вдруг побелкой

Их бассейн

Мне пальмы ветвь на дальний север указала

И я услышала премьеры из афиш,

Раскат хлопков, восторг и крик, роскошность зала…

Звуки, кыш!..

Нам интересно с горьким запахом полыни,

Как поживает Петербург, его среда…

Спроси, скучает ли он, хмурый, по Полине

Может, да?

Обиталище крика

Ветер сегодня неласков был с нитями мутных тревожных затылков:

Он трепыхал взад-вперед мулине черепов по беспомощным ликам

Мне, как смычку — выдох струн и как бязи куску — щекотание обмылков,

Так не хватает прохлады в просторах главы — обиталище крика

Мыслить о скорбном дурном воспиталось не сметь, а помыслит — так по лбу

Там, в обиталище крика, трудящихся — цех, тунеядцев — пустоты

Им, как больным — стетоскопский рассказ и спесивая ртуть в тонкой колбе,

Так надоело сновать в голове и терпеть восклицания «Что ты!»

Ветер поглаживать вдоль искажённый мой ум не спешит порываться

Пусть замедляется крик, умножается тишь чередой увольнений…

Мне, как пигменту и маслу в ворсинках кистей — вновь к холсту почковаться,

Так и мечтается бойко однажды сбежать из ловушки волнений

Брач

Красный пожар опустился на Брач[13]

Тихий свидетель моих неудач,

Малых победок, лишений, отдач

Видит: здесь поприще новых задач

Стало быть, что говорить «Да не плачь»?

Этот пожар близорук, дым — незряч

Нищ собиратель бесчисленных сдач

Малых победок, лишений, отдач

Воздух иссякший уже не горяч

Месяцем третьим придёт к нему врач

Там и расскажем, как ночь, что силач,

Тьмой растворила исчезнувший Брач

Всё началось с жёлто-красных трамваев

Всё началось с жёлто-красных трамваев, колёс их с секрецией ржавчины,

Крошек асфальтовых масс, путевого отрезка ценою в дестюнчик

Сколько же грифелей сломано было, а ватманов тщетно истрачено!

Только и помню: мольберт, шум пресыщенных ламп, лента скотча да стульчик

Купол стеклянный, приветствуя солнце, мерцал неподдельною ясностью

Фикусы — стражи порядка в гостях у любителей сахарных булок

Даже сегодняшний быт мой, набитый контрастной капризной прекрасностью,

Помнит лесковскую лавку[14], Тургеневский мост[15], Соляной переулок[16]

Что же сегодняшний быт? Он, вдохнув сладкий дух, испечённый каштанами,

Громко приветствует здешнюю свиту владыки морей, Посейдона

Мало тут было надутых зефирных грудей нервных чаек, тумана и

Пепельной пены воды… Знаю место — и там концентрация дома

Марьина Роща

Когда осень внезапно вдруг стала холодной Констанцией,

Поменяв документы в честь хмурого мокрого дня,

Когда ветки метро были смурь, духота, толкотня,

Когда Марьина роща[17] была самой крайней там станцией,

Я водила тогда интерес свой живой

На растивший его водопой

И сказать, что воспитывать сталь получалось без сложностей,

И соврать, что её закалять находился огонь,

Не позволю себе никогда; карандаш и ладонь,

Только их я имела в кладовке досадных оплошностей

Я кормила тогда интерес свой живой

Иллюзорной небес синевой

А столица, пронзая теорией новых возможностей,

Заблестела однажды гирляндами праздничных дней

И Констанция вдруг потерялась в бесчинстве идей

А меня понесло, как на топливе злых неотложностей:

Отвезла я тогда интерес свой живой

На хранивший его страшный бой

И теперь, возвращаясь к истокам его консервации,

Благодарность безмерно всесильной нас кроет волной:

Вспоминаю момент, в коем не был спланирован бой,

Когда Марьина роща была самой крайней там станцией:

Я растила тогда интерес свой большой

С тёплым сердцем, с любовью, с душой

Професоре

Професоре[18], Вы безмерно всемогущи

Подскажите, как замять бесследно ссоры,

Чтоб избавиться от тяжести гнетущей

Укажите верный путь, мой професоре

Професоре! Я приду к Вам