за советом

Глупость сердца и венозные засоры,

Украшая изнутри бордовым цветом,

Помогите устранить, мой Професоре

Професоре! Кем мне быть, как называться?

Положите в мою голову незнание,

Что ценнее всяких мудрых трансформаций:

Научите, професоре, забыванию

Под надзором канвы с ниткой-ножницами

Под надзором канвы с ниткой-ножницами

Происходят потужности невышивания

Страхоносным пугливым как быть осторожницам и

Где их учат выживанию?

Что имею, то скромный мой стаж и пальто,

Тёплый корм да и миссия местного пахаря

Закрутить бы улиток из квёлых бумажечек: то,

В чём давно следа нет сахара

Как надменное око звездой в томном лбу,

Наблюдаю за странником я очарованно

Вот и зрелость стекает по рыжему жёлобу — ух!

Цепенеет превзволнованно

Под контролем неизданных строчностей мы

Только линию гнём, по спирали идя опять

Разве смогут меня испытанья на прочности и

В междуречье аномалий вмять?

Извини, добрый Бог, что сомнения нас

Застают в пресловутый расплох по желанию:

Я железный из прутьев крутила беды свой каркас,

Я училась выживанию

Губка уксуса

Мне давали испить губку уксуса, как распятому

Потеплеет неслыханно к месяцу, может, пятому —

Не растопят лучи инфракрасные льдины премудрости

Где крылатые и распрекрасные,

Там же и трудности

И в своей те к реалиям жизненным непригодности

Защищают одеждами белыми нас от злобностей

В голове Заполярье хранят равнодушные ангелы

Не поите меня жгучим уксусом

Noli me tangere[19]

Мне не нужны воскресенья без видов на остров, лелеянный морем

Мне не нужны воскресенья без видов на остров, лелеянный морем,

Без балерин в пышных розовых пачках, порхающих в зале небес

Как не суметь мне найти бриллианты идей в том солёном растворе,

Гладящим берег рукой? Лишь смотрю — и уже выселяется бес

Мой островок безопасности зелен и чист, там мне дышится волей

Глаз наблюдает плывущий в выси облаков атмосферный балет

Берег украл восхищения блуждающий нерв, опекаемый морем,

Берег успел протянуть сине-жидкой рукою мне новый билет

Полным актёрским составом они в ликование добавили дрожжи:

Пухнет теперь непрестанно и крышку души норовит поднимать

Море моё островка безопасности, смой, что ужасно тревожит,

Море моё, приласкай беспокойного берега сушу, как мать

Фолиант

Напечатан фолиант

И хрустят его страницы:

Столик. Чашка. Официант.

Смех раскатистый резвится

Не пойму, когда домой,

Но хочу увидеть маму

И надеждою хромой

Я шагаю в панораму

Дней-близняшек. Нет конца,

Есть немая паранойя

Однотонного лица,

Монотонного настроя,

Головных тревожных грыж…

Рад ли свидеться со мною

Будет град в металле крыш,

Чуть подснеженных зимою?

Мой содержит фолиант

Будний день, знакомый вроде:

Столик, стул и миллиард

Молей смеха в кислороде

Вечерами по расписанию есть принятие одиночества

Вечерами по расписанию есть принятие одиночества:

Прямо с вальса ключа мгновения в охлаждённой замочной скважине

До момента, когда, зевая, соизволит Его Высочество

На покой пойти с осознанием, что особа его уважена

Разве дом это мне, коробочка с равнодушными к горю стенами,

Поглощёнными душной влажностью и поросшими вкусной плесенью?

Тишина децибелом громче извержений в аду с сиренами

И снабжает ушные полости неприятной до боли песнею

От отчаяния падать в обморок хочет сонный директор разума

Как выкуривать одиночество нам тяжёлое снова из дому?

Передайте ему при встрече вы, злободневному и чумазому:

Книга жалоб о нём толстенная непременно да будет издана

Не штрафует судьбу-безбилетницу

Не штрафует судьбу-безбилетницу

Высший разум

За наполненность рюмок и пепельниц,

За отказы,

За кривую и всем неприятную

Ложь во благо,

За историю невероятную

На бумагах

Всем прощает простые оплошности

Высший разум

Не хватило кому осторожности —

Безнаказан

Разве мало нам в жизни возможностей,

Ярких молний?

Благородный мой гнев их в безбожности

Переполнит

И мой бог вдруг из уст все «Долой! Гори!»

Низвергает,

Степенями свободы покой внутри

Награждая

Может, некогда грубая критика

Покарала

И судьба у кого-то, глядите-ка,

Захворала

Запирайте её в мастерских

И не ставьте ей капельниц:

Было много таких

Основателей и основательниц

Переселенцы

Кручиной подавлены переселенцы:

Когда пустота достигает краёв, то

Они, испустив демонический рёв, по

Краям обделённости рвут заусенцы

Какого хлебнуть им теперь самогона?

Какую потерю оплакивать стае,

Когда из гнезда их птенец улетает,

Ведь дом отобрал у себя самого он?

И было его поручением-заданием

Явиться в свету чужаком православным,

Едва прекратив горький плач Ярославны[20],

Ноябрьский воздух забыв холоданий

Бетонной плитою раздавлены души

Но вера со временем, к счастью, крепчает:

Тускнее становятся горе-печали,

А щёки с глазами значительно суше

Я была свободной птицей

Я была свободной птицей

Мне всё было нипочём

Только к цели бы стремиться,

Притворяясь силачом

Этой птице не был нужен

Ни единый компаньон:

Круг общения был сужен

До полутора имён

Но стихией поломала

Буря бедствий