Собираю все силы, чтобы выдохнуть:

– Чего тебе?

Ты мне должна.

© Кирилл Бойко

– Стой, – опрометчиво хватаю ее за руку.

Пальцы тотчас пробивает дрожью. Колючим жаром стремительно поднимается эта волна к запястью, предплечью, локтю, плечу. Горячим панцирем сковывает корпус. На миг сдавливает так, что дышать невозможно, и бурным потоком сливается в пах.

– Чего тебе? – грубо выпаливает Варя.

А у меня от штурма внутренних и внешних ощущений тормозит и безумно скачет вся система жизнедеятельности.

Разжимаю пальцы, едва понимаю, что Любомирова бросилась защищаться. Значит, уже не сбежит. Помню. Верняк сказать, на ходу вспоминаю. И эта, казалось бы, безобидная информация такую отчаянную звериную тоску вызывает, хоть вой.

Мать вашу… Мать…

Не собирался ведь ее трогать. Даже подходить не планировал. Только вот взгляд утром поймал, и разбомбило все точки контроля. Откуда эта ненависть? В первый день не было. Другое было. А сейчас почему это, если я ничего больше не сделал?

Вчера обещал себе, что один раз на Любомирову посмотрю… Второй, третий, четвертый, пятый… Замкнуло-то с первого. И снова всю ночь о ней одной мысли гонял. Как последний дебил, блядь,  сопли размазывал над очередной мангой[1]. И так, и эдак ее. Рисую полгода подряд. Да больше, конечно! Еще же те три месяца, когда Любомирова жила в моем доме. Только сейчас вся эта ерунда дико болезненная.

С утра на парковке сам себе сказал: «Не буду смотреть». И снова посмотрел. Вошел в холл и в ту же секунду бросился малодушно искать глазами в том углу, где она обычно собиралась со своими подружками. Думал, что хреново вчера было. Ведь просто ее увидеть – мука. Но, блядь, какая же сладкая эта гребаная мука! Сегодня и вовсе, когда Любомирова окатила какой-то неудержимой злобой, чуть на месте не сдох. Рубануло по всему периметру.

Терпел, конечно. Хотя каждую секунду грызла одна и та же мысль: «За что она меня ненавидит?». Вчера же было нормально. Полгода назад сама заверила, что похрен ей на меня. Теперь что? Почему сегодня?

– Ты ей что-то говорил? – наплевав на все, полез к Чаре с расспросами.

– В смысле? – хмурится тот.

Новенькая преподша продолжает разглагольствовать у доски. Но сегодня меня не интересует даже ее задница.

– Обо мне что-то говорил Любомировой? – уточняю вопрос.

– Нет. А что?

– Да как-то странно… Смотрит странно.

– Как это странно?

– Будто ненавидит меня.

– Не думаю.

– А она обо мне что-то говорила?

– Нет.

– За полгода ни разу?

Чара хмыкает. Весело ему, блядь.

– За полгода ни разу.

Терпел, пока на второй перемене не огрела этими чувствами точно так же. До бешеных тошнотворных и оглушающих «вертолетов» в голове.

Понял – не смогу. Надо выяснить, что не так. За что опять меня ненавидит?

– Так чего тебе? – подгоняет Варя еще резче.

Потому как сам я стою и тупо пялюсь. Поверить не могу, что снова так близко с ней. Лицо рассматриваю, будто без этого не помню каждую, блядь, черточку. Но смотреть вживую – нереальный кайф. Нутро поджигает, и тело раскачивает. В какой-то момент кажется, что я, сука, все-таки сдох и ошибкой системы попал в рай. Ну, или каким-то чертовым образом получил то, о чем долго-долго мечтал ­– мотнул время назад.

Она такая же.

Боже, хвала тебе… После всего, что произошло, она точно такая же. Даже родинки все, блядь, на месте. Может, я сошел с ума? Это, мать вашу, более вероятно, чем первые две теории.

Думал, что за долбаные шесть месяцев окреп физически и морально. Но, вот же открытие, никуда не делась эта поджигающая душу хрень.

– Поговорить с тобой хочу. Давай спустимся на парковку.

– Поговорить хочешь? А я не хочу, – дыхание Вари срывается. Кажется, еще секунда, и она на меня капитально ором понесет. Но нет. Сглатывает и приглушает голос вместе с эмоциями. – Не о чем нам говорить. Полгода прошло! Я все забыла.

Помню про ее сердце. Помню. Но в это мгновение и мое рвется на чертовы куски. Потому как то, что она заявляет – хуже ненависти. Забыла? Что значит – забыла?

– Все забыла? – рублю приглушенно, но сердито. И следом же хрипло выдаю: – А я – нет.

Припечатываю взглядом и тут же торможу себя. Прикрываю веки, чтобы перекипеть. И вдруг замечаю, что у Вари выступают на предплечьях мурашки – крупные и выразительные. Все волоски дыбом. Именно это мне сейчас дает сигнал – нет, не похрен ей на меня. Чувствую, что эта реакция – не просто нервное волнение. Знаю. И меня самого обсыпает той же безумной дрожью.

Резко вскидываю взгляд. Смотрю Варе в глаза. И наше дыхание одновременно срывается.

– Ты мне должна.

Не соображаю, что творю. Мозги отрубает, когда вдруг без всяких предпосылок задвигаю эту дичь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мне нельзя ее трогать. Нельзя. Я это понимаю. Но уже не могу остановиться.

Внутри все полыхает. Болит сердце. Одуряюще и безнадежно.

– В каком смысле? О чем ты? – теряется Варя.

Я сцепляю зубы. Шумно вдыхаю. Надсадно выдыхаю.

Думаю. Раскидываю мысли. Сражаюсь.

И добиваю:

– Я использовал только четыре дня из тридцати трех, – напоминаю наш старый дурацкий спор. – Ты мне должна еще двадцать девять дней. Вместе.

Пока Любомирова распахивает рот и ошарашенно смотрит, я, как последний идиот, сам себе впариваю, что использую их в благородных целях.

Я и благородство. Черти в аду покатываются со смеху.

– Ты прикалываешься?! Я рядом с тобой и пяти минут быть не желаю!

Прежде чем признаю себе, почему это заявление настолько злит меня, жестко выдыхаю:

– Нет, не прикалываюсь. Предельно серьезен. Ты сама все это тогда придумала. Слово свое держишь? Ну? – напираю, потому что она молчит. И чувствуя, что нужно додавливать, ненавидя себя, констатирую: – Придется отдавать.

– Кирилл… – она мое имя не просто выговаривает, рычит его.

И, блядь, вызывает совсем не ту реакцию, на которую рассчитывает. Такая волна возбуждения накатывает, что кажется, как электрический ток раздаю это напряжение. Снова изнутри жаром обдает, а по коже табуны мурашек гоняют. Может, мне даже стыдно за свою реакцию… Но когда рядом Варя, обуздать себя не так уж и просто.