– Влад единственным наследником остался у отца, когда Ленка умерла. Не помню, чем она заболела, рак чего-то. Быстро сгорела, за несколько месяцев. Ничего не смогли сделать, прямо в клинике в Германии скончалась. С женой отец Влада разошелся давно, определив ей содержание. Видно, немалое, раз она о детях и не вспоминала. Хоть Малиновский и не лез в жизнь Влада, не знать, что сын зависает, он не мог. Мне кажется, не любил он его. Просто не любил.

– Так Малиновского же посадили?

– Позже. На год позже, чем убили Влада. Я думаю, именно тогда под него начали копать. В тот год. Смерть сына все же выбила его из колеи, где-то Малиновский расслабился. А тут! Пресса писала, «трагически погиб». Может, и трагически…. Я проснулась рядом с мертвым телом на их даче. Сама никакая. Малиновский тут же меня в частную клинику отвез, спрятал. Там я и узнала, что беременна.

– А что Малиновский?

– Стал готовиться в деды. Нет, он неплохо ко мне относился. Боялся только, что ребенок будет… ненормальным, с отклонениями. Я так не хотела Степку! Уговаривала Малиновского, чтобы разрешил аборт. Вот мой грех. Поэтому Степка так часто болеет. Господи, почему он платит за мои грехи! Я все время боюсь за него, он же постоянно на таблетках! Еще эти сны…

– А твои родители? Почему ты им не сообщила, что у тебя сын? – вдруг спохватился Влад.

– Они сами от меня отказались, – спокойно ответила Ольга. – Их право. Во мне нет злости. Просто жалко иногда Степку. Отец был бы классным дедом.

– А Малиновский?

– О! Он Степку боготворил. Недолго, правда. Степке три месяца исполнилось, как его взяли. Я тут же собрала вещи и сбежала в Самару. Квартира бабкина на меня была оформлена в наследство, вот какой подарок мне оставила старая карга! Верно, виноватой себя считала, что за внучкой не уследила.

– Как ты об этом узнала?

– Маринка сообщила. Я когда родила, ей, вернее, ее родителям, позвонила. Маринка тут же в Москву прилетела, мешок с детским приданым, игрушек коробку приволокла. Собиралась еще коляску прикупить! А ее на входе в клинику охрана Малиновского тормознула. Как стали все барахлишко перетряхивать! Ее когда в палату ко мне допустили, она на негнущихся ногах вошла, глаза полтинниками. Думала, едет к бедной студентке…

– Так Малиновский внука законно признал?

– Да. Степан Михайлович Малиновский у меня сын.

– Почему Михайлович? А Влад?

– Потому, что официально Степка – сын самого Малиновского-старшего. А я – его жена.

– Офигеть!

– Что за слова, учитель? – упрекнула Ольга с насмешкой.

Влад ее не узнавал. Он ее стал бояться. Он не мог объяснить себе, откуда этот страх, вдруг сделавший его жалким в своих собственных глазах. «Вернуть квартиру немедленно. Сейчас едем к Фире Каплан в контору, и я отказываюсь от сделки. Я мог потерять все из-за этой бабы. Вдова Малиновского! Черт! Никто не верит, что у него ничего не осталось. Интересно, она думала хоть раз, что где-то на счетах в тихой Швейцарии у нее лежат миллионы? Не может быть, чтобы не думала! Нет, скорее, она знает об этом!» – Влад вдруг почувствовал на себе взгляд Ольги.

– Что, о наследстве Малиновского размечтался? – ее спокойный тон насторожил его.

– Сейчас мы поедем к нотариусу, и я верну тебе квартиру.

– Испугался! Я правильно догадалась – ты собирался сбежать! Без меня!

– Оля, Оля! – он печально покачал головой. – Ты сама выбрала свой путь!

– Конечно! А ты помог! Ты никогда не любил меня! Ты – птица-говорун! А как же судьба? Ты и я? Я же сейчас перед тобой вся раскрылась! Думаешь, просто так? Я хотела, чтобы ты знал все обо мне. И принял меня! А ты! Ты потоптался в моей душе и собирался тихо свалить! – у Ольги дрожали губы.

– Оля, Оля! Не забывай о выборе! Ты сама…

– Да! Как это по-мужски – заставить меня выбирать между тобой и сыном! Постой, ты собирался уехать без меня, то есть… А где я бы осталась? Я и Степка? Жить, я имею в виду? В Москву нам нельзя! Господи, какая же я дура! Ты же аферист!

– Оля, когда ты оформляла квартиру, подразумевалось, что мы будем вместе! Я надеялся тебя уговорить уехать со мной. Твой сын слишком маленький, чтобы таскать его за собой!

– Что ты собирался сделать с моей квартирой? – жестко спросила она.

– Если бы ты отказалась ехать со мной, вернуть ее вам, – ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Собирайся.

«Поверила. Теперь быстренько к Фире», – Влад подтолкнул растерявшуюся Ольгу к двери.

Он тоскливо выглянул из окна машины – пробка на Московском стояла мертво. В обе стороны. «Не успеем!» – до закрытия нотариальной конторы оставалось меньше получаса. Влад набрал номер Фиры Каплан на мобильном. Отключен. Вдруг мимо по разделительной полосе промчался джип. Влад быстро перестроился влево. «Все равно мне сворачивать до кольца, где обычно стоят менты», – подумал он, двигаясь за ним.

– Влад, ты с ума сошел! – крикнула Ольга.

– Помолчи! – резко оборвал он.

Она куда-то исчезла, эта большая черная машина, проложившая ему дорогу. А прямо на него двигалась другая. Такая же черная и похожая на катафалк из-за своих квадратных боков. Толку давить на тормоза не было. Это, видимо, понял и водитель «катафалка». Он смотрел прямо на Влада и матерился. Влад читал каждое бранное слово по движению его губ за лобовым стеклом автомобиля. За скрежетом металла Влад не услышал последнего крика Ольги. Он жил всего несколько минут, успев осознать себя убийцей, но так и не успев раскаяться.

Очень хотелось курить, а сигарет не было. Пачка, которую она прятала от мужа, была пуста. А еще хотелось позвонить кому-нибудь. Но Светка вытаптывала подиум в Милане, а Катерина, еще в конце мая переселившись со своим выводком на дачу, возвращаться в город не спешила. Аля ее понимала – восемь месяцев в году ей приходилось в одиночку сражаться с тремя сыновьями и их чаще всего неадекватным папашей. А на даче с ней жила Нани, ее татарская свекровь, любимая и Алей, и Светкой, и ею, Катериной. Что касается младших внуков, они по неопытности лет не могли еще оценить то сокровище, которое досталось им в качестве бабушки. Поэтому интуитивно выражали щенячий восторг при встрече с ней, искря карими глазами-бусинками.

Аля еще раз с сожалением посмотрела на пустую пачку, затем оторвала четвертинку от двойного газетного листа, завернула смятую пачку и, внимательно осмотрев сверток, решила, что сойдет: ее бдительный муж, заглянув в ведро, увидит только комок бумаги. В противном случае…

Почему-то она до сих пор от него не ушла. Ругая себя за слабость, которая проявлялась в любви к денежным знакам, Аля стыдливо прятала глаза, когда ее ругали подруги и молчаливо укоряла Нани. Похоже, всем было понятно, что терпит Аля зря, что все равно наступит миг, когда все закончится, что ее муж, очень большой полицейский начальник, бросит ее сам, так и не поняв, что предать дважды нельзя: это будет всего лишь продолжение того, первого, предательства. Не прощенного, не забытого ни самой Алей, ни им. Они оба были виноваты в равной мере. Он – что заставил ее смолчать, она – что согласилась.