Гришка растерянно хлопал глазёнками, не зная, на чьей стороне он.

— Хорошо, тогда я расскажу то, чего касаться мне не хотелось бы совсем, — решился Вороновский.

— Лев, подумай, что ты делаешь, — испуганно проговорила Маришка, — они же пока только дети!

— Ты видишь другой выход? — жёстко спросил он.

— Но им с этим жить, — не сдавалась она, — понимаешь, нельзя переносить вражду через поколения.

— Я всё понимаю, но им действительно с этим жить, поэтому они должны знать всё. Мариш, — ласково произнёс он, — я и сам не в восторге от всего этого грязного белья, мне самому противно во всём этом копаться, но ты же видишь, что без этого нам не обойтись.

Он посмотрел на ребят и уверенно произнёс:

— Могу я рассчитывать на то, что вы выслушаете всё спокойно, ни разу не перебив меня?

— Конечно, — ответил за двоих Андрей.

— Могу я потом попросить от вас ответной услуги, для меня это очень важно, мальчики.

— Пап, не сомневайся, мы всегда тебе поможем, ты же не заставишь нас сделать что-то плохое, верно? — вступил в разговор Гришка.

— Верно, — кивнул Лев.

— Тогда сначала твоя очередь.

— Хорошо, пусть моя, — согласился Вороновский. — Вы нисколько не виноваты в том, что произошло. Анна должна была остаться жить, случай был даже не так чтобы сложный. Если бы я тогда не улетел в Ленинград, всё было бы иначе, поверьте мне.

— Но почему же тогда так произошло? — поднял глаза на отца Андрей. — Если всё было под контролем, почему так?

— У нас в отделении работала врач, фамилия её была Беркутова. Получилось так, что она просто не смогла со всем этим справиться, а помочь в тот день ей было некому, — осторожно, стараясь не коснуться больной темы, проговорил Лев.

— С чем она не смогла справиться, если ты говоришь, что и справляться-то было особенно не нужно? — не понял Андрей.

— Она была не очень хорошим врачом и… — он на мгновение замялся, — наверное, не очень хорошим человеком. Так что от вас здесь ничего не зависело, ровным счётом ничего, и винить себя вам не в чем.

— Пап! А почему ты сказал, что она была? Она что, уже умерла, потому что старая? — решил прояснить всё до конца Гришка.

— Нет, сынок, старой она не была, но я очень надеюсь, что наши дороги больше никогда не пересекутся.

— Она была твоим врагом? — интуитивно произнёс Андрей.

— Наверное, так, малыш, — согласно кивнул Лев.

— А где она сейчас?

— Я не могу тебе сказать, потому что не знаю. Точно знаю, что несколько лет назад она пропала, и с тех пор её никто не видел. Ладно, я рассказал вам всё, как было. Обещание есть обещание, я своё выполнил, теперь ваша очередь. Рассказывайте начистоту обо всём, что произошло сегодня днём в школе.

Когда ребята ушли к себе в комнату, Вороновский залез в отделение бара, обычно закрытое на ключ, и достал оттуда початую бутылку коньяка.

— Мариш, давай посидим на кухне, день выдался сложным, — предложил Лев.

— Давай, — согласилась она. — Ещё неизвестно, что они там решат, — она кивнула в сторону детской, — для них это, наверное, почти как конец света.

— Всё будет в порядке, я это знаю, ведь они не только наши сыновья, они, кроме всего прочего, ещё и Вороновские.

— Скромный ты мой! — засмеялась Маришка, — не забудь разобраться с этой мудрой особой в школе.

— Вот тут ты можешь быть уверена, скоро у Евдокимовой будут огромные неприятности, я об этом позабочусь.

А за стеной, в полной темноте, натянув одеяла до самых подбородков, близнецы шёпотом держали совет.

— Гринь, а Гринь, ты не спишь? — тихонечко прошептал Андрейка.

— Нет, а ты? — так же тихо ответил Гришка.

— И я нет. Что ты про всё это думаешь?

— Про что? Про то, что папа с мамой рассказали?

— Ну да, а то про что же?

— Я думаю про то, что здорово было бы увидеть нашу маму, хотя бы на фотографии. Интересно, какая она была? Я думаю, что очень молодая и красивая, — задумчиво проговорил братишка. — Да и на этого Стаса мне тоже хотелось бы посмотреть. Знаешь, мне почему-то кажется, что не мог он быть таким уж плохим, иначе как бы его полюбила мама?

— Гринь, выбрось ты это всё из головы, я тебя про другое спросить хотел, — жарко зашептал Андрейка.

— А про что?

— Как ты считаешь, можем ли мы по-прежнему считать себя родными сыновьями или уже нет? — послышался дрожащий шёпот из темноты.

— Андро, что ты такое говоришь? Я даже и думать об этом не стану. Ты же слышал, как нас этот бросил, даже не поинтересовавшись, что с нами станется, а ведь он нам по крови первый родственник. Разве он родной?

— Нет, Гринь, не родной он нам никакой, а так, не пойми что, а не отец. Наш папа никогда бы с нами так не поступил, хотя по родству, выходит, он от нас дальше стоит.

— Да что это за такое, родство какое-то? Вот я понимаю, когда друг за друга всё можно отдать, тогда родство. Выходит, что отец или мать — это не тот, кто родил, а тот, кто вырастил и не дал пропасть. Знаешь, Андро, я вот о чём подумал. А что было бы, если бы наши родители не взяли нас с тобой из больницы?

— Что и со всеми прочими. Определили бы нас с тобой в детский дом, да и дело с концом. А там, говорят, плохо. Только знаешь, нам всё равно было бы легче, чем другим, нас ведь двое, значит, никто из нас никогда, до самой смерти, одним не будет. А мама с папой для нас всё. Они нас от беды уберегли, не дали пропасть, я за них знаешь что? — землю переверну, лишь бы они живы были.

— Я тоже, — торжественно прошептал Гришка, — землю с тобой крутить пойду, потому как они нам родная кровь, и мы для них тоже родные навсегда, на всю жизнь.

— Да, Гриш, а мы с тобой сегодня мокрые ботинки в дом притащили, только маму расстроили.

— Так мы же их помыли. А потом знаешь, Андро, не в ботинках счастье, хотя и в них тоже. Мне даже показалось, что мама не очень-то и расстроилась. Давай постараемся, чтобы она больше не нервничала?

— Давай и папу тоже постараемся не расстраивать. Давай им на Новый год подарок сделаем?

— Давай, а какой, ты уже придумал? — возбуждённо зашептал Гришка.

— А чего здесь раздумывать-то? Они за испорченную обувь переживали, вот и давай новую выправим.

— А как?

— Очень даже просто. Если старые ботинки покрасить новой краской, то они станут словно только что из магазина.

— Здорово ты придумал. Только наша акварель и гуашь долго не продержатся, до первой лужи только.

— Ты, Гринь, не переживай сильно, мы же можем у папы из гаража для хорошего дела потихонечку немного масляной краски отлить. Я думаю, для такого случая он не против будет поделиться.