— Давно ты в издательском деле?

Я решил зайти с другого бока. Мы только что поужинали, разговор длился всего пять минут, а я уже вышел из себя, голос срывался.

— Двадцать два года, — вздохнул Боб.

— И твой опыт подсказывает тебе, что ничего не изменилось?

— Что ты! Напротив, изменилось очень многое. Я просто сказал, что это не подлая профессия.

— А я разве говорил, что подлая?

— Ладно, ты так не говорил, но ты ведь это имел в виду. Тебя не печатали, ты злишься и…

— Бла-бла-бла… Разве я говорил, что злюсь?

— Не говорил, — согласился Боб, — а похитил ты меня из чистого альтруизма.

— Я тебя не похищал. И вообще это тут при чем?

— Да при том, что редакторов ты особенно нежно любишь. — Роберт откинулся на спинку стула, и салфетка соскользнула с его колен. — По крайней мере художественных редакторов.

— Думаешь, редакторы журналов мне по душе?

— Ты, кажется, упоминал…

— Рассказы в журнальчиках, Боб. В маленьких захудалых журнальчиках. Совсем не то же самое, что настоящий журнал.

— Это только доказывает, что ко мне ты не расположен. Надо сказать, авторам я обычно нравлюсь, если, конечно, немного им подыграю.

— Понятия не имею, что это доказывает.

Теперь я жалел. Жалел, что история с моими публикациями так быстро закончилась, жалел, что приволок Роберта Партноу сюда в качестве некоего катализатора сознания. Не спасало даже то, что свинина не удалась. Как выяснилось, у Боба был чувствительный желудок, а вдобавок — приступы головной боли. Он вообще отличался неуклюжестью и вечно использовал ее как предлог, чтобы избежать занятий на тренажерах.

Я серьезно. Почему я поставил Боба в такое положение? В первые дни у меня не было времени задаваться этим вопросом, я был слишком занят. Чего я хотел добиться? Поймать неуловимую правду? Преодолеть препятствия, отделяющие меня от счастья? Увидеть, как кто-то застрянет в сегодняшнем дне и потеряет надежду на день завтрашний? Отыграться за все письма с отказами?

Пока я разрабатывал план — покупал пистолет, отделывал подвал, отслеживал ежедневные перемещения Роберта Партноу, — у меня как-то не было времени проанализировать собственные действия. Я не искал истоков своих поступков, задумывался о них не больше, чем о том, почему тот или иной сюжет рождается в моих тетрадях. Но теперь меня одолевали сомнения. Неужели я обманывался? Неужели напрасно решил, что похищение — смелый поступок? Может, я просто придурок, который упорно пытается настоять на своем и скатывается все ближе к отчаянию? Может, я всего-навсего иду по тропе, проторенной отбросами общества, которые не принимали ответ «нет»?

— Я хотел побольше узнать об издательстве, — ответил я наконец.

Это и в самом деле было одним из моих мотивов, пусть и не самым главным.

— А в библиотеку сходить слабо было? — Боб опустил голову на скованные ладони и посмотрел на меня поверх очков.

— Я хотел посмотреть изнутри, — ответил я. — Хотелось вникнуть во внутренние тонкости.

— Не мог на обед меня пригласить?

— Жизнь? Моя жизнь?

Мы сидели в «Полднике», местной забегаловке. Матовая дверь в кафе закрывалась с громким хлопком; вначале это отвлекает, потом привыкаешь — как привыкают к запаху бекона в середине дня. Промис сама меня пригласила.

— Я не прошу тебя заглядывать в будущее, — пояснила она. — Твоя жизнь до настоящего момента. Вот о чем я спрашиваю.

Когда мне задавали такие вопросы, я замирал и пытался понять, что же стало с моим уединением, со скукой, с моим одиночеством. Через три дня после того, как в моем подвале поселился Боб, я пошел в библиотеку и наконец изыскал возможность познакомиться с Промис — той самой девушкой, у которой не было ни единого друга во всем Сэндхерсте, хоть она и вела себя исключительно дружелюбно. Так кто такая Промис Бакли? И на что ей сдался мой честный ответ? К чему все эти полуправды? Ложь только отложит неизбежный душевный стриптиз.

— Дела шли не больно-то гладко, — ответил я.

— А в старших классах весело учиться было? В школе в…

— В Балтиморе, — закончил я. — Нет, не весело.

— Но ты не сдался. Ты пишешь.

— Слепил пару романчиков, — согласился я. — Их так и не опубликовали.

— «Для того, чтобы излечить мой разум, понадобится сила здорового грузчика». Это Кафка написал. В дневниках.

Я кивнул. В кафе зашла мамаша с двумя детьми: мальчиком и девочкой в похожих полосатых костюмчиках. Мать, наверное, была не старше Промис. Хлоп.

— Я так понимаю, — продолжала моя спутница, — когда ты говоришь, что дела шли не особенно гладко, ты имеешь в виду как раз писательский труд. Я не слишком бесцеремонна?

— Что ты, напротив, — заверил я ее с самой проникновенной улыбкой. Этой улыбке я выучился у матери.

— Эван, ты когда-нибудь был женат?

— Не мог на обед меня пригласить?

Ну и как реагировать на эту запоздалую уловку, на эту невинную хитрость, которая делала бессмысленным весь мой план?

— Боб, давай по-честному. Ты бы в жизни со мной не стал обедать.

— С чего ты взял?

— Давай по-честному, Боб.

За первые несколько дней я пристрастился к этим словам, как к мантре. Будто можно добиться честного ответа, выкручивая человеку руки. Да, я сглупил.

— Если бы меня напечатали в последнем номере «Харперс», тогда да, — кивнул я. — Или если бы я дружил с Мартином Амисом[5], а еще лучше — с его агентом. Кстати, кто его агент?

— «Харперс» тебе бы не помог, — вздохнул Боб. — Раньше — пожалуй, но не сейчас.

— А агент?

— Эван, не забывай, я порядком во всем этом покрутился и уже не такой жадный до новостей. Может, ты не того похитил?

— Издательское дело — как вода в ручье, вот что я слышал. Я читал статью в «Паблишерс уикли». Все уже не так, как в те времена, о которых ты говоришь. Стабильность исчезла. Выгода — вот главное. Дни небрежных финансовых отчетов — в прошлом.

— Я не уверен, что эти дни…

— Издатели нервничают. А нервный издатель свои решения меняет сто раз на дню.

— Ты читал «Паблишерс уикли»?

— Я на него подписан.

Боб лениво покачал головой. Глядя на мерное бесцельное движение, я ощутил чувство, близкое к жалости. Интересно, он об этом догадывался? Поэтому так себя и вел?

— А если я тебе все расскажу? Буду говорить часов шестнадцать и расскажу все, что знаю про издательское дело, — предложил Боб. — Про старые добрые времена расскажу: про владычество «Кнопфа»[6]и про царствование Беннета Серфа[7]. Расскажу про «Бертельсман»[8]и про старые разборки, о которых теперь мало что узнаешь. Кровавая борьба была, а ведь мы выжили. Расскажу, как нам это удалось. Помнишь, издательство «Рэндом хаус» месяц назад рухнуло? Все из первых рук. Запишешь, а потом мы вместе обсудим твои перспективы. А потом…