с властями ещё ни помогала никому, — любое лишнее слово мгновенно вызывало подозрение и вело к непредсказуемым последствиям.

— Я подожду отца, простите, офицер, — сказала она, словно отчиталась перед командиром о выполненном поручении.

Сержант отошёл, сделав повторную запись в блокноте. Врач помог Элис подняться. Единственным желанием было скрыться от бесцеремонной толпы журналистов.

Неожиданно к ней подошёл маленький юркий человек в штатском и учтиво взял под руку. Момент был подходящий, Элис на некоторое время осталась одна.

— Настоящее геройство! Братство должно знать своих героев! — протянул он с неуместной игривой интонацией. Его проходу сквозь кордон полиции никто не препятствовал. Незнакомец возник ниоткуда, но при его появлении офицер полиции послушно отошел на почтительное расстояние, оставив их с Элис наедине. Элис почувствовала сильную боль в локте, — незнакомец сжимал сустав твёрдыми как каучук пальцами.

— Никаких лишних, и, тем более, вымышленных подробностей прессе, — продолжал неизвестный. — Всё что им положено знать уже официально озвучено в новостях. Дело государственное. С этого момента из геттополиса ни на шаг, о дальнейшем Вас оповестят в ближайшие дни. До скорой встречи.

В словах неизвестного не было никакой жёсткости, и тем не менее, они прозвучали как военный приказ. Элис не успела ответить, и даже осмыслить происходящее, как человек исчез.

В толпе журналистов, возникло движение, — отец Элис пробирался сквозь оцепление. Он был бледен, но держался, как потомственный аристократ. Увидев реанимационные носилки, он потерял последние остатки самообладания и рванулся к дочери, сбив с ног журналиста телеканала "Братство сегодня". Корреспондент узнал профессора.

— Это профессор Вейл Найтэнгел, — послушались крики со всех сторон. Толпа ещё больше оживилась.

— Профессор, что вы почувствовали когда узнали что ваша дочь находится в заложниках?

Не сказав ни слова, профессор обнял дочь так сильно, что она почувствовала нестерпимую боль. Она попыталась освободиться, но отец отпустил её только через долгую минуту, которая сопровождалась звуками щёлкающих фотокамер. Послышался шквал аплодисментов.

— Элиссссс, — прошептал профессор гипнотическим змеиным шепотом. Я думал, что скорее сойду с ума, чем доеду до этого проклятого места! Нам надо в больницу, немедленно!

Она схватила его за руку.

— Нет, пожалуйста, только не это! Ты сам знаешь что здесь за больницы. Вот там меня точно разорвут на куски! Я дойду до машины. Отвези меня домой! Пожалуйста!

Профессор знал что через секунду дочь сорвётся в истерику. Спорить было бессмысленно и опасно, — каждое неосторожное слово, сказанное в приступе неконтролируемой ярости несло смертельную опасность оказаться в "Кричащей Тишине".

— Ты можешь идти? — спросил он, заслоняя её от галдящей толпы.

— Я поползу, лишь бы скрыться от них, — простонала Элис.

— Осторожно иди за мной, — он взял дочь за руку показывая направление. — Сейчас нас выведут.

Элис опустила голову и послушно нырнула в образовавшийся зазор между полицейскими. Ехать в больницу не имело смысла. Профессор знал это не хуже дочери. Над медициной в Братстве одержали убедительную победу много лет назад. Систему здравоохранения фактически заменило Министерство Трансплантации, — придаток биохимического завода, штамповавший искусственные органы.

Министерство вело учёт и перераспределение мест в бесконечных очередях на хирургические операции по пересадке сердца, почек, лёгких, и даже пальцев конечностей. Место в очереди гарантировалось при условии полной занятости на одном из гетто-предприятий или в любой структуре относящейся к их функционированию. Специальный код, содержащий ближайшие даты операций для каждого конкретного жителя Братства, отображался на электронашейнике, — электронном приборе, напоминающем плотно прилегающий к шее чокер.

Ношение устройства было обязательным, — его отсутствие на шее считалось серьёзным нарушением закона и часто становилось поводом для ареста. Более тяжким преступлением считалось лишь публичное оскорбление Главнокомыслёщего и изнасилование малолетней.

Даты операций не являлись фиксированными. В течении дня, они могли отдаляться от исходных на несколько месяцев или лет. Иногда это объяснялось незапланированными экстренными операциями для военных, но в большинстве случаев изменение происходило без каких либо комментариев со стороны министерства. Последние десять символов кода являлись шифром и предназначались для служебного пользования. Шифр мог измениться в любой момент, без всякой связи с датами операций. Такие странные флюктуации вызывали смутную тревогу и желание не думать о том что всё это могло означать. Перед тем как сесть в машину профессор посмотрел на код дочери. Его служебная часть изменилась до неузнаваемости.

V

Нервный срыв догнал Элис уже в машине, — шок от столкновения со смертником прошёл, оставив нервную систему наедине с ужасом пережитых минут. Попытки профессора привести дочь в чувство терпели неминуемое фиаско, — она билась в конвульсиях, сопротивляясь любому проявлению сострадания.

Он внезапно ощутил собственную вину за терзания дочери: за это жуткое смертоносное утро, за то что создал семью на мрачном заговорённом пространстве называемым Братством. Тридцать лет назад правительство не препятствовало политическому бегству в штаты Северо-Балистического Пасьянса. Он находил тысячи оправданий, чтобы остаться, пока щит отчуждения, возникший между двумя странами, окончательно не перечеркнул эту возможность.

Профессор посмотрел на Элис, — кризис постепенно миновал. Она сидела опустив голову, — туфли из состаренной кожи, купленные для рокового интервью, ненадолго отвлекли внимание, как маленького ребёнка. Покупка стоила здоровья каждому члену семьи, — на получение талона пришлось сдавать донорскую кровь в течении трёх дней. Чтобы расплатиться, — заложить смокинг и запонки профессора.

Профессор обнял дочь и, на этот раз, сильно прижал к себе. Элис больше не сопротивлялась, она взяла отца за руку, затем задала вопрос, который не давал ему покоя с момента объявления о теракте:

— Как смертник, увешанный взрывчаткой, словно новогодняя ёлка, оказался в самом центре охраняемого района?

— Не могу этого понять, — замотал головой профессор. Возможно ублюдка привёз таксист, — почтальон видел как из машины выходил человек в зелёной куртке. Это объясняет как животное добралось до кафе. Но ведь до биохимического завода четверть часа езды. Если таксист в сговоре с этим выродком, то ехать стоило туда. Если нет, — лишние пятнадцать минут не сыграли бы никакой роли, раз водитель так и не понял кого везёт. Возможно, оба почувствовали неладное, ублюдок решил не рисковать и вышел где попало. Кафе уже было утешительным призом перед отправлением в рай мелкими кусочками. Как бы то ни было, ни одна версия полиции не убедительна.

Элис скинула туфли и забралась с ногами на кресло сиденья.

— Перед тем как нажать на взрыватель, он спросил, знаю ли я что у него под рубашкой. В последнюю секунду своей жизни он обращался ко мне с таким вопросом, представляешь? "Знаешь что у меня под рубашкой?". Что за чушь? У него был сильный акцент, но, клянусь, фраза звучала именно так.

— Он говорил с тобой?! — профессор с ужасом посмотрел на дочь, оторвав взгляд