– Он всегда говорил, что здесь живут вепри, – сказал я. – Как-то ночью я услышал непонятный рев, и он убеждал меня, что это огромный старый вепрь, который подошел к опушке в поисках подруги.

Кристиан повел меня обратно к навесу.

– Возможно, он был прав. Если вепри и смогли пережить Средние века, то только здесь.

Как только я открыл сознание минувшему, потихоньку начали возвращаться воспоминания и образы детства – солнце обжигает поцарапанную репейником кожу; мы удим рыбу на пруду; ночевки в лесу, экспедиции… и вечное воспоминание о Сучковике.

Идя по тропе обратно к Лоджу, мы обсуждали видение. Мне тогда было девять или десять лет. Мы шли к говорливому ручью, собираясь поудить, и завернули на пруд, решив проверить наши ловушки, которые поставили в тщетной надежде поймать одну из хищных рыб, живших в нем. Присев к воде (без Альфонса мы не осмеливались сесть в лодку), мы увидели движение среди деревьев, на другом берегу. Потрясающее видение на несколько мгновений приковало нас к месту и сильно напугало: там стоял человек в коричневой кожаной одежде, с широким блестящим поясом и остроконечной оранжевой бородой, достигавшей груди; из его головы торчали сучки, поддерживаемые кожаной лентой. Одно долгое мгновение он рассматривал нас, а потом опять скользнул в темноту. И мы не услышали ни как он подошел, ни как ушел.

Мы успокоились только тогда, когда добежали до дома. Со временем Кристиан решил, что над нами подшутил старый Альфонс. Но когда мы рассказали о видении отцу, он говорил с нами чуть ли не со злобой (хотя Кристиан считал, что он орал скорее от возбуждения, а не от того, что мы подошли близко к запрещенному пруду). Именно отец назвал видение «Сучковиком» и вскоре после нашего разговора исчез в лесу почти на две недели.

– Он тогда вернулся домой раненым, помнишь? – Мы уже подошли к воротам Оук Лоджа, и Кристиан как раз открывал их.

– Да, рана от стрелы. Цыганской стрелы. Бог мой, это был плохой день.

– Первый из многих.

Я заметил, что на стенах дома осталось не так много плюща; Лодж стал маленьким и серым, на темном кирпиче выделялись незанавешенные окна. Большой старый бук частично заслонял покрытую шифером крышу с тремя высокими каминными трубами. Неухоженные двор и сад, пустой курятник, полуразвалившийся и гниющий хлев. Кристиан действительно полностью забросил хозяйство. Но, переступив порог, я почувствовал себя так, как если бы никогда не уезжал. В доме пахло зачерствелой едой и хлоркой, и я почти увидел тонкую фигурку мамы, что-то делающей на огромном сосновом столе, стоявшем в кухне, и кошек, вытянувшихся вокруг ее ног на покрытом красной плиткой полу.

Кристиан опять занервничал, беспокойно поглядывая на меня. Наверно, еще не знал, радоваться ему или злиться на меня за то, что я появился дома, как чертик из табакерки. На мгновение я почувствовал себя чужаком, чуть ли не захватчиком.

– Почему бы тебе не распаковать чемодан и не умыться? – сказал он. – Ты можешь поселиться в своей старой комнате. Сейчас там немного душно, но ее очень легко проветрить. Потом спускайся, и мы с тобой пообедаем. И до чая у нас будет все время мира, чтобы поболтать. – Он улыбнулся, и я решил, что это была слабая попытка пошутить. Но очень быстро его взгляд опять стал холодным и колючим. – Поскольку ты собираешься какое-то время пожить дома, ты должен узнать, что здесь происходит. Однако я не хочу, Стив, чтобы ты вмешивался в мои дела.

– Я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь, Крис…

– Действительно? Посмотрим. Но я не стану отрицать, что нервничаю, видя тебя здесь. Но, поскольку ты приехал… – Он умолк и на мгновение, казалось, смутился. – Мы поговорим об этом позже.

Меня заинтриговали слова Кристиана, хотя и беспокоило его отношение ко мне. Тем не менее, на время умерив свое любопытство, весь следующий час я исследовал дом, от подвала до чердака, внутри и снаружи, везде, за исключением кабинета отца, вид которого пугал меня больше, чем странное поведение Кристиана. Ничего не изменилось, но везде было грязно и неприбрано. Кристиан время от времени нанимал уборщицу и кухарку, женщину из соседней деревни, которая готовила пирог и стейк; ему этого хватало на три дня. Он вполне мог бы хорошо питаться, но редко использовал свои купоны[6]. Похоже, он получал все необходимое, включая сахар и чай, из поместья Райхоуп; там всегда относились к нашей семье очень хорошо.

Моя старая комната была почти такой же, какой я ее помнил. Я распахнул окно и пару минут лежал на кровати, глядя на туманное небо позднего лета и волнующиеся под ветром ветви гигантского бука, который рос совсем близко от Лоджа. Несколько раз, еще мальчишкой, я вылезал из окна на дерево и тайком ночевал среди толстых ветвей; скорчившись, я лежал там в одних трусах, дрожа под лунным светом и представляя себе ночных зверей, пробегающих под ветвями бука.

В полдень мы роскошно пообедали холодной свининой, цыпленком и крутыми яйцами; после двух лет весьма скудных французских порций я и не думал, что увижу опять столько еды. Мы, конечно, съели запасы Кристиана на несколько дней, но, похоже, ему было все равно; в любом случае он сам уплетал за милую душу.

Потом мы пару часов проговорили, и Кристиан, видимо, расслабился, хотя никогда не упоминал ни Гуивеннет, ни работу отца, и я тоже.

Мы раскинулись в неудобных креслах, принадлежавших еще моим предкам, окруженные выцветшими от времени сувенирами нашей семьи – фотографиями, шумными часами из розового дерева, ужасными картинками из экзотической Испании, вставленными в расколовшиеся деревянные рамки, отделанные поддельным золотом и крепко прижатые к обоям в цветочках; они покрывали стены гостиной всю мою жизнь. Но это был мой дом; и Кристиан, и запах, и полинялая мебель, и все вокруг было домом.

И уже через два часа после приезда я понял, что должен остаться. И даже не потому, что принадлежал этому месту (хотя чувствовал, что так оно и есть); нет, это место принадлежало мне – и не только по закону, но и потому, что дом и земля вокруг жили со мной общей жизнью, мы были частью одного целого. Даже живя во Франции, в южном городке, я не отделился от него, только находился очень далеко.

Тяжелые старые часы начали жужжать и щелкать, собираясь пробить пять часов, и тут Кристиан вскочил со стула и выбросил наполовину выкуренную сигарету в пустой камин.

– Пошли в кабинет, – сказал он. Я молча встал и последовал за ним через весь дом в маленькую комнату, в которой работал отец. – Ты боялся этой комнаты, верно? – Он открыл дверь и вошел внутрь, подошел к тяжелому дубовому столу и вынул из одного из ящиков большой том, переплетенный в кожу.