— Вот потому и говорю, что знаю, до чего глупость и бесшабашность может довести! И Насте таких ошибок в жизни не надо!

Это был запрещенный прием. И все об этом знали прекрасно. Поэтому замолчали, каждый уткнувшись в свою тарелку. Бабуля — в чашку с любимым травяным чаем.

Ошибка в жизни, надо так понимать, — это я. Анастасия Денисовна Астафьева. Рожденная Астафьевой Мариной по залету, и почти сразу же ею брошенная на шею папы. Папа эту ошибку признал, а потом всю жизнь старался исправить. Вот только, дети, в отличие от других ошибок, ластиком не стираются и кнопочкой «делит» их не удалишь. Остается только вкладывать все силы в их воспитание и беречь от подобных же проколов.

Мама и вовсе поступила просто: меня отцу сплавила и унеслась в неведомые дали. Появлялась раз в пятилетку, дарила подарки, опоздавшие на несколько лет, вытирала несуществующие слезинки… Сообщала, что очень своею дочерью гордится, и снова исчезала надолго.

— Папа… если ты не хочешь заниматься моими проблемами, так и скажи… — Не выдержала, все-таки. Не могу переносить, когда тыкают носом в мое нежеланное появление на свет.

— А разве я сказал такое когда-нибудь? — отец вздохнул, поднимая на меня тяжелый взгляд.

— Ну, ты про ошибки молодости всегда неспроста начинаешь…

— Я их наворотил, мне последствия и разгребать. Угомонись, Настя. И лишнего не придумывай. Ты — моя дочь, и об этом я никогда не жалел. — Он встал из-за стола, уже на ходу прощаясь. — Мама, спасибо, все очень вкусно. Проследи, пожалуйста, чтобы эта пигалица никуда из дома не усвистала.

— Пап, а ты мне сообщишь, когда станет понятно, что можно сделать? — я рванула за ним. Спрятаться дома — это, конечно, классно. Но ведь Глеб еще где-то сидит, избитый и связанный, а мы ничего для него не сделали.

— Когда разберусь, тогда и скажу. — Он опять был суров и непреклонен донельзя. — А пока выключи телефон. А лучше — отдай-ка его мне.

— Но… Зачем? И как я буду без него? — не понравилась эта идея совсем. Словно первоклашку наказывал.

— Затем. Чтобы не было искушений включить его и кому-то звонить. Или на звонки отвечать.

Вздохнула. Не та ситуация, чтобы капризничать и доказывать свое право на самостоятельность. Я это право профукала окончательно, как только о помощи попросила.

Отец забрал телефон, рассмотрел заставку — а там была полная чернота, вместо нашей с Глебом фотографии, невесело ухмыльнулся.

— Планшет и ноутбук — тоже сюда неси.

— Но, пап..

— Никаких «но». Делай, что велено!

— А чем я заниматься буду целый день? — вообще не могла представить, как можно остаться без гаджетов до самого позднего вечера.

— Бабушке помоги. Научись у нее носки вязать. Может, когда-нибудь пригодится…

Бабушкины носки были притчей во языцех для всех наших родственников. Она вязала их с какой-то невероятной скоростью и одаривала всех родных и знакомых. При каждой встрече — новую пару вручала. Не важно, что никто такие давно уже не носил.

— Хорошо. Научусь. Но только попробуй не надеть то, что у меня получится!

— Вот такая, Настя, ты мне нравишься намного больше. — Теперь улыбка потеплела, и взгляд уже не давил тяжестью. — Все. Я ушел. А ты не майся дурью, не страдай. Все хорошо будет.

И, о чудо! Он даже поцеловал меня в щеку, приобняв. Как всегда делал раньше. Значит, не так и плохо все. И не так уж он радовался, когда я из дома ушла…

Бабушка стучала спицами, не отрывая глаз от очередного сериала. При этом комментировала почти каждую фразу, звучавшую в ее любимом мыле:

— Ага. Конечно. Бандюганы — они же самые любвеобильные. Правильно. Давай, давай, отдайся ему, озолотит!

Это звучало так эмоционально, что даже я отвлеклась от воспоминаний. Интересно же, что ее так зацепило…

— Ща он тебя как отлюбит, а потом вывезет куда-нибудь в чисто поле! И будет потом драть рубаху до самого пупка, да еще с волосьями! Я ее так любил, так любил, а она меня бросила!

— Бабуль, ты что, с телевизором разговариваешь? — прыснула, надеясь, что она не обидится.

— Ну, а с кем еще? С ним, иродом окаянным! Такие глупости показывают, а девчонки молодые смотрят и верят!

— Так не смотри, чтобы не расстраиваться. — Я уже потянулась за пультом.

— Вот еще! А как же я буду своим умом красоваться? — обожаю бабушку за откровенный цинизм, когда дело касается ее собственной личности. — И не надо переключать! Сейчас другое кино начнется. Там девка сразу двум отдалась. А теперь бегает и не знает, кому ребенка подсунуть. И глаза такие невинные… Дева Мария позавидует… Вот как, скажи мне, Настя, можно сразу с двумя в постели кувыркаться, а потом ныть, что к ней плохо относятся?!

Бабуля что-то бормотала еще, совсем не ожидая моих ответов. А я думала о том, что вообще никогда ни с кем не смогу быть больше. Только с Глебом. Он был первым для меня. Обещал, что станет единственным…

— У тебя еще не было никого, да, Настя? — одними только пальцами и губами он довел меня тогда до безумного состояния. Наверное, так и выглядят оргазмы, но я еще не знала точно. Могла лишь догадываться. Мне очень понравилось, как это случилось: Глеб всего лишь за несколько секунд, парой легких умелых прикосновений заставил забыть, что нельзя кричать в этой съемной квартире с тонкими стенами и потолками. Распахнула глаза и задохнулась от того, как полыхнуло пожаром сразу по всему телу, кончики пальцев на руках и ногах покалывало, в животе и под ним пульсировало, позвоночник дугой, словно под сильным напряжением… А Глеб всего-то грудь мою поцеловал и приласкал, слегка прикусил, а потом подул. Я выдохнула, набрала воздуха, вскрикнула от шока: читала и слышала от девчонок многое, но даже близко не могла представить, каково это… И опять вскрикнула, теперь от нестерпимого удовольствия… И что-то попыталась выговорить, но не смогла: внутри все клокотало от восторга, было немного страшно даже, что не выдержу… — Дыши, Настя, дыши… А то я начну бояться…

Много раз представляла, как однажды такой вопрос мне задаст какой-нибудь парень, а я гордо отвечу, что его не касается моя предыдущая жизнь. Глупая. Смотрела Глебу в глаза и начисто забыла, как звать меня, и как оказалась здесь, рядом с ним.

— Мне нравится, как ты произносишь мое имя… — с трудом прошептала, облизнув пересохшие губы. Потянулась к нему за поцелуем, прильнула.

— Оно очень вкусное и красивое. Такое же, как ты… — Глеб решил дать мне передышку: легко водил своей ладонью по плечам, шее, спускался вниз к животу, вычерчивая окружности… Это было не менее приятно, чем раньше, но не так остро, не так будоражаще.

Мы впервые оказались в постели раздетыми за несколько недель. Он хотел меня, даже я, со своим нулевым опытом, это прекрасно видела и понимала, но не торопился. Может быть, давал привыкнуть, а может — подготавливал так умело…