тело не может удержать в себе столько влаги. Как только асфальт под ней обильно оросился, этим неизведанным доселе выделением, собачка тут же рванула в сторону Гриши, утягивая за собой полуживую хозяйку, обрушившуюся на землю, и поволочившуюся за ней на поводке, что в принципе было невозможно, так как собака в разы, если не в десятки раз, была меньше своей хозяйки.

И это ещё не всё. Ручей выделений и дальше продолжал биться из под хозяйки, оставляя за ними широкий кровавый след по всей асфальтовой дорожке. Собака, наконец, достигла остолбеневшего Гришу, протащив девушку прямо возле его ног, что даже некоторые брызги пришлись на его туфли, и скрылась за углом. Еле дыша от страха, вызванного всем увиденным, Гриша подкрался к углу, пытаясь как можно медленнее заглянуть за него. Но там уже всё было совсем по-другому. В метрах тридцати от того места, где стоял Гриша, уже стояли люди, окружившие лежащую на асфальте девушку, пытающиеся ей хоть чем-то помочь. Всё также неспокойная собачка, была уже на руках какой-то пожилой женщины. И лишь один их всех этих людей, вроде как, заметил Григория, на что тот неестественно повернул голову в положение прямо, и сделав лёгкий шаг вперёд, пошёл дальше, а как только скрылся от взора этих самых прохожих, и вовсе пустился бежать.

***

— Ну ты загнул, брат, семнадцать это уже вполне законный возраст согласия, — заявил Грише Остап, пока те шли вдоль железнодорожных путей, что никак не кончались, а всё тянулись и тянулись в далёкую неизвестность.

— Знаешь что, — с досадой уставившись на него, ответил Гриша, — как по мне, уж лучше на всю жизнь остаться девственником, чем трахаться с подобной малолеткой.

— Ха, какой пышный, будто пока у тебя есть выбор?

— В том то и дело, что нет. А я хочу выбрать, отказаться от этой бессмысленной ноши.

— В таком случае, позволь уточнить, правильно ли я понял, ты точно по девочкам?

— Да, представь себе! — воскликнул Григорий, расставив руки в разные стороны, — более чем, и ещё с лишним. Но я в отличие от неё другой, совсем другой человек, других принципов, иной морали. Для меня эта связь, не всего лишь физическое воздействие, а что-то созидающее, подкрепляющее духовные узы. Не основа, а всего лишь кирпичик, который должен быть с остальными, и в отдельности ничего не значит. Как булыжник, который годиться лишь для того, чтобы его бросили на дно озера, или убили им кого-нибудь и самого себя, и если уж не физически, так духовно, даже душевно.

— Всё так сложно, но одновременно понятно, что даже не знаю, чем тебе ответить. Ты вот скажи лучше, кто она такая, раз она к тебе пристаёт, и у тебя, видите ли, нет выбора ей отказать.

— Не поверишь, и наверное тебе не стоит этого знать. Эх, лучше бы ничего этого не было, и не случалось со мной, как оно произошло, мгновенно, безудержно, неожидаемо, как инфаркт…

— Почти пришли? — спросил его Остап.

— Да, вот этот дом, он просил позвонить, когда мы подойдём.

Остап с Гришей в этот вечер отправились покупать масло для парикмахерских машинок, реализуемое с рук, жильцом одного из дальних домов крайнего района города.

— Ну, покедова, — сказал ему Остап, когда те уже вышли из этого, довольно хмурого десятиэтажного дома, — знаешь, скажу тебе вот что, в любом другом случае, я бы посоветовал тебе поддаться и совсем не париться о последствиях, но коль у тебя такая сложная сложившаяся ситуация, то тут уж решение только за тобой, хочешь ты этого или нет, а решать придётся. Ну, бывай, — пожал он ему руку на прощанье.

— До завтра, — попрощался с ним Гриша.

Идя домой, проходя мимо того самого квартала, где ещё сохранился блеклый след того, что так и рвало из-под юбки той самой девушки, с ужасом, но уже с каплей равнодушия озирая весь этот запачканный асфальт, Григорий перешёл дорогу. Далее следовали трамвайные пути, своими высокими шпалами преграждая путь к вьющейся тропинке, ведущей к местному торговому центру.

Шагая вдоль стены супермаркета, что уже, по всей видимости, закрылся, услыхал он непонятные звуки, будто жужжание или вовсе множественный человеческий лепет. Григорий повернул голову вверх, и увидел на краю крыши человека. Тот будто заранее подошёл туда, специально поджидая именно его. Не прошло и секунды, как человек шагнул вниз, с глухим хрустом шмякнувшись об асфальт, прямо перед Гришей. Он попятился назад, но за спиной шмякнулся ещё кто-то. Гриша ещё раз посмотрел вверх, и как оказалось, подобных людей там было множество. Они будто бы выстроились в ряд, спрыгивая по очереди, уже падая, куда попало и в разные стороны, как ходячие мертвецы.

Гриша рванул вперёд, так как за его спиной, по обе стороны и даже впереди летели тела. Средь тех лиц, что он сумел различить, еле успевая увернуться от вот-вот плюхнувшегося перед тобой без пяти минут покойника, ему предстали гримасы чуднейшего содержания. Те люди будто были счастливы, будто наконец чувствовали полнейшее удовлетворение жизнью — свежий глоток воздуха, настолько перехвативший горло, под корень выбивший сознание, оставив лишь слепую неумолимо оборзевшую радость.

Наконец, забежав за бетонный забор, совсем не оборачиваясь, упав куда-то в кусты, Гриша без сил вцепился в землю, и лишь понаехавшие машины скорой помощи и полиции не дав ему уснуть, вызвали рвотный эффект, от которого тот еле сдержался, резко став, поволочившись домой, смотря на небо таким взглядом, будто сами звёзды, так и выжигали его, ещё не потухшие, глаза.

***

Небо, и только голубое небо зиждилось в его зрачках, обрамлённое по краям верхушками зелёных деревьев, густо разросшихся с обоих боков дороги, на которой теперь стоял Гриша. Тот самый, известный многим — асфальтированный путь, теперича тянувшийся по всему «Зелёному Острову», омываемому рекой Иртыш.

Гриша вяло шагнул вперёд. До спуска оставалось чуть меньше десяти метров, справа всё также стояла какая-то будка, а вдалеке забрезжила всем до боли известная заброшенная постройка. Он сделал ещё шаг, сил будто уже не было — настоящая пытка. Глаза устремились вперёд, а правая рука невольно потянулась во внутренний карман его летней куртки. Гриша достал оттуда свои ножницы, отбросив их в сторону, да так, что они отскочили от асфальта несколько раз, медно позвякивая, вышибив крепёжный болт, покатившийся куда-то далеко-далеко, возможно задавивший собою какого-нибудь муравья, а может наоборот спасший от голодной смерти перевернувшуюся на спину мокрицу. Эти ножницы он припас для Ани. Ему уже будто чудилось, как острые лезвия перерезали сонную артерию на её юной