Час прошел спокойно, а перед ужином Сырникова вернулась вкомнату с сияющими глазами.

– Сейчас по телевизору передавали: перестрелка вкитайском ресторане! – выпалила она. – Четыре трупа, и еще естьжертвы!

– Какой ресторан? – деловито спросила проснувшаясяПоросенке.

Она работала бухгалтером в оптовой фирме, поставляющейпродукты, и знала все предприятия общественного питания в своем районе.

– Кафе «Янцзы», тут недалеко, всего в трехкварталах! – захлебывалась Сырникова, она обожала смотреть криминальныеновости со смертельным исходом.

Надежда вздохнула и убрала книгу в тумбочку.

– Опять мафиозные разборки! – авторитетно заявилаСырникова.

– И мирные люди пострадали? – не удержалась отвопроса Надежда.

– Нечего средь бела дня по ресторанам шастать! –припечатала Сырникова, и Надежда снова отвернулась к стене.

Сырникова еще пару раз смоталась к телевизору, но больныесмотрели сериал про латиноамериканскую любовь и на новости переключить непозволили.

Зато утром перед завтраком в палату явилась уборщица тетяДуня и рассказала, что всех пострадавших в китайской заварушке отправили в ихбольницу, кого – в отделение, а кого, сами понимаете, в морг. Сведения,поступившие от тети Дуни, были почти что из первых рук, поскольку онанаходилась в дружественных отношениях со сторожем морга.

По наблюдению Надежды, тетя Дуня и сторож дружили не вдвоем,а втроем – третьей была бутылка. Но этот факт дела не менял – сведения быливерными.

– Четверо их, – рассказывала тетя Дуня, – всенасквозь простреленные. Парни, что привезли их, говорят – кровищи в ресторане,как на бойне! Девки-официантки от страха все уписались, один хозяин какогурчик, все ему нипочем.

– Китайцы живучие! – поддержала разговорПоросенко. – Что ему, косоглазому, сделается?

– А положила их всех баба! – торжественно выдалатетя Дуня.

– Не может быть!

– Вот те крест! Пришла, постреляла всех и ушла!

– А в живых-то кто-то остался? – полюбопытствовалаНадежда. – Раненых много?

– Я про живых ничего не знаю! – ответила тетяДуня. – Вот про покойников я тебе все точно скажу: один был там сильнокрутой, при нем два бугая-телохранителя, их первых положили. Потом еще одинмужик, который рядом был.

– Ужас какой! – вздохнула Поросенке.

– Не говори, девонька! – подхватила тетяДуня. – И кому мы в смерти будем нужны? После смерти все одинаковые.Бедный ли, богатый, хозяин или холуй – все рядышком в морге лежат, в одномхолодильнике…

Пришла сестра-хозяйка и вызвала тетю Дуню, а обитателипалаты занялись утренним туалетом в ожидании врача. После обхода Надежду услалина процедуры, а когда она вернулась, то застала в палате крик и оживление.Низенький мужичок в ватнике под присмотром сестры-хозяйки выносил из палатытумбочку и столик.

– Не имеете права! – надрывалась Сырникова. –Я буду жаловаться главврачу!

– И так обойдетесь, не баре! – отлаиваласьсестра-хозяйка.

Надежда тихонько осведомилась у Поросенке, что случилось, иполучила ответ, что к ним подселяют четвертого человека, а чтобы поместиласькровать, нужно вынести тумбочку.

– И так невозможно спать от духоты! – оралаСырникова.

– Окно откройте! – невозмутимо отвечала сестра.

– Тогда дует!

– Здесь вам больница, а не курорт! – припечаталасестра и вышла из палаты, одержав полную победу в споре.

Надежда пожала плечами и согласилась: действительно, некурорт.

Принесли кровать, а для этого пришлось сдвинуть Сырниковуближе к двери. Потом тетя Дуня шлепнула на кровать продавленный матрац и белье,серое от частых стирок, после чего два студента приволокли в палату крупнуюдевицу с загипсованной левой ногой и с превеликой осторожностью опустили ее накровать.

Вообще парни что-то слишком суетились, и Надежда вскорепоняла почему. Девица устроилась на кровати поудобнее, обвела всех темными коровьимиглазами и глубоко вздохнула:

– 0-ох!

Несмотря на сломанную ногу, от девицы просто веяло здоровьеми жизненной силой. Кожа у нее была гладкая, зубы белые без всякого «Орбита»,густые темные волосы наспех сколоты узлом. От вздоха грудь ее приподнялась, иНадежда вспомнила монолог артистки Дорониной из одного старого фильма:

«У меня был медальон. Так он у меня не висел, он лежалгоризонтально…»

Медальона у девицы не было, но в том, что он может лежать натакой груди горизонтально, можно было не сомневаться. Одним словом, от новойсоседки по палате распространялась такая естественная, природнаясексапильность, что в палате сразу стало ощутимо теснее.

Сырникова, разглядев девицу, издала разъяренное шипение, нопока промолчала.

Весь день в их палату совершалось нашествие мужчин.

Поглядеть на девицу – ее звали Любой – шли все: студенты иординаторы, практиканты и хирурги из соседнего отделения, солидные немолодыеврачи с курсов повышения квалификации, анестезиолог Алексей Федорович и дажебольничный кот Скальпель.

Любка валялась на кровати в распахнутом халате, непрерывночто-то жевала и улыбалась всем визитерам одинаковой белозубой улыбкой.

К концу дня Надежда всерьез начала опасаться за здоровьеСырниковой, потому что та зеленела на глазах. К вечеру, когда в палате сталопосвободнее, разразился скандал.

– И чего это тебя к нам подселили, – шипелаСырникова, – что ты за птица такая?

– Потому что мне нужен покой, – невозмутимоответила Любка, – а там палата – десять человек, кто храпит, кто во снекричит, ночью спать мешают.

– Относительно храпа, – вполголоса заметилаНадежда и показала глазами на Поросенке, – не удивляйся ночью.

– Мне, может, тоже покой нужен, – не унималасьСырникова, – а теперь, по твоей милости, я у двери на сквозняке лежу! Вотнапишу завтра главному заявление – тебя вообще в коридор выселят!

– Ага, разбежалась, – насмешливо проговорилаЛюбка, – как бы тебе самой в сортире не оказаться. Юрику только попросить– они все сделают.

– И кто же такой Юрик? – полюбопытствовалаПоросенке.

– Хахаль мой! – ничуть не смутившись, ответилаЛюбка и показала маленький мобильный телефон. – Сказал: если что не так –сразу звонить ему, он завтра приедет, разберется. Вот, кстати, нужно сообщить,что в другую палату меня перевели.

Она набрала номер и пропела в трубку:

– Майора Голубца попросите, пожалуйста! Ах, домой ушел?Нет, ничего не передавайте, я завтра позвоню.