городу. Теперь она пошла трещать о кочевниках, поставивших шатры прямо на пастбище — ну и куда городским пастухам теперь, спрашивается, коз девать? Да и сами кочевники мало того что дурно поступили, так ещё и глупо — их скотине тоже к траве доступу нет! Странные люди, может, браги из перебродивших фруктов перепили?

— Странные, — кивнула лла Ниахате, размышляя о своём. Согласилась она и с тем, что брагу нужно уметь готовить, да и фрукты собирать спелые, но не гнилые, а иначе не удовольствие получится, а мерзкая бурда, да ещё и живот вдобавок вспучит. Лла Нунгу посмотрела на хозяйку испуганно и пробормотала:

— Лла, а вы здоровы ли? Говорят, в прошлом караване один погонщик странной хворью болел — по всему лицу его прыщами обсыпало, да и лихорадило знатно. На светлокожих прыщи видней, так все и заметили...

— Я здорова, — оборвала помощницу лла Ниахате. — То есть, говоришь, в городе спокойно? Проблем нет? Ну, не считая кочевников.

— Не считая — да, — подтвердила лла Нунгу, глядя всё так же испуганно. — Хотя как их не считать, этих костегрызов? Но если не считать, то да, конечно, лла Ниахате. Как скажете.

— Тогда я пошла, — подвела итог лла Ниахате. — Сегодня ты за меня побудешь на хозяйстве. Если кому свататься приспичит — скажи, пускай завтра приходят. А лучше послезавтра — в новолуние такие дела не делаются, а то брак будет как ночь тёмный. Так и передай.

И вышла за дверь, не слушая сбивчивых уверений лла Нунгу о том, что передаст, обязательно передаст, всё дословно обскажет и от себя добавит... Такие вещи слушать не следовало, а то всю дорогу потом гадай, что же чрезмерно ретивая лла Нунгу добавит от себя, и как разгребать последствия.

Жара тут же обрушилась на лла Ниахате тяжёлым грузом. Горячий воздух обжёг гортань, на лбу и в подмышках выступил пот. И это ещё раннее утро — что же в полдень-то будет! Стены домов, казалось, подрагивали — пустынный ветер ещё не дул в полную силу, но и лёгких порывов оказалось достаточно, чтобы над растрескавшейся землёй задрожало марево.

Старики рассказывали о том, как Всеотец-Солнце первой женой по сговору взял злую и иссушённую Пустыню, долго жил с ней, однако был этот брак бесплодным. Потом он встретил Воду, влюбился, и от их союза произошло всё живое. Но старшая жена возненавидела младшую, страшной клятвой поклявшись истребить её и её потомство. С тех пор так и ведётся — дыхание Пустыни губительно для живых, немногие могут хотя бы сутки выдержать её мучительно жаркие объятья. Вода же продолжает поить детей своих, а Солнце светит любому, кто готов жить честно, не прячась в ночных тенях.

Лла Ниахате поторопилась добраться до ближайшего тенистого участка, а затем до следующего и до следующего. Она жадно хватала ртом воздух, утирая пот и давая себе священный зарок: после визита к колдунье обязательно посидеть у городского колодца, а может даже зайти в таверну и хлебнуть прохладного пива. Совсем немного — только чтобы унять дрожь в ногах и зашедшееся частыми ударами сердце.

Разумеется, хха Афуоле тут был совершенно ни при чём. Сердце встрепенулось вовсе не из-за того, что он вышел навстречу полуодетый, в одной лишь набедренной повязке и тяжёлом кожаном фартуке, а мышцы его блестели от пота. Вот до чего непристойный человек этот хха Афуоле! Расхаживает по Одакво в таком непотребном виде. И что ему понадобилось здесь? От кузницы до дома лла Ниахате путь неблизкий, ой, неблизкий! Казалось бы, зачем по жаре туда-сюда шастать? Но нет, ходит, заставляет женские сердца чаще би... то есть, смущает людей своим видом. Непотребным, разумеется. Почти что развратным.

Мысли всякие вызывает. Ненужные. Скорей бы женился уже, глупости из головы выбросил.

Сама лла Ниахате была замужем трижды. В первый раз её, совсем ещё молоденькую девушку, выдали за старика, четвёртой женой. Не слишком плохая жизнь оказалась, со старшими жёнами она поладила, а мужу, в его-то возрасте, мягкие подушки да перетёртое в пыль мясо были куда важней, чем любовные утехи. Жаль только, через два года старик помер и пришлось возвращаться в отчий дом. Там лла Ниахате прожила недолго: родне лишний рот совсем был не по нраву, так что выдали её замуж второй раз быстро — и траурного покрывала положенный срок проносить не успела.

Второй муж попался не то чтоб плохой — просто руки любил распускать. Во многих семьях такое принято, только лла Ниахате подобного терпеть не желала. Уж на что её батюшка строг был, но пальцем никогда ни сыновей, ни дочерей не трогал. Думала молодая жена, как с бедой разобраться, думала — а только ничего лучше не придумала, нежели взять палку да начать отмахиваться. Жизнь в семье стала совсем жуткой, лла Ниахате спать рядом с мужем боялась — а ну как прирежет в темноте? Но трусоват оказался мужчина, а может, совесть проснулась (хоть и сомнительно, что так) — в любом случае, он предпочёл развод.

После второго брака лла Ниахате в отчий дом не вернулась. Устроилась к местной свахе служанкой, а заодно и училась ремеслу. Правда, внезапно ей понравился парень из соседнего села, и обучение пришлось прекратить. Старая сваха предупреждала её, что парень не так уж и хорош, но разве влюблённому сердцу прикажешь? Опьянев от свободы и возможности решать по-своему, лла Ниахате вышла замуж в третий раз.

Пожалела об этом не сразу, однако довольно быстро. Нет, новый муж её не бил — и думать ни о чём подобном не думал — но выпивал почти ежедневно, а в хмелю беспрестанно ругался с молодой женой. И дом ему был недостаточно чистым, и помыслы супруги далёкими от благочестивых, и одевалась лла Ниахате неправильно, и смотрела недостаточно почтительно. Поутру, протрезвев, он каялся и просил простить его, клятвенно обещая больше ничего подобного не говорить и пальмового вина в рот не брать. Вот только держались эти клятвы недолго — примерно до вечера, когда собутыльники собирались в таверну и зазывали его с собой.

Чего только лла Ниахате не пыталась сделать, чтобы спасти брак! И старалась содержать дом в порядке, а себя — в благочестии, и к колдунье ходила, и мужа пилила, когда первых два способа не сработали... Под конец ей надоело. Думала уже не о том, как помириться с любимым, а о том, как хорошо б было, если б поскорей всё