Томом звали младшего брата Винсента. Ему было четыре с половиной года, а он так и не начал говорить. Судя по всему, родители готовы были решиться отдать мальчика в специальную школу. И хотя они старались не подавать виду, Винсент понимал, как они из-за этого переживают. Они постоянно вели какие-то переговоры о новых тестах и упражнениях. И хотя на это уходили все деньги, ещё никто из приглашённых специалистов так и не смог объяснить им, что с Томом не так. Собственно, благодаря Тому Винсент узнал музыку Баха, когда заиграли туфельки Флоренс. Классическая музыка была единственным, что успокаивало Тома, когда у него случалась очередная из ужасных истерик: малыш мог рыдать часами, как заведённый. Но стоило прозвучать мелодии Баха, Бетховена, Стравинского или Шостаковича – он моментально замолкал, плюхался на спину – раскинув руки и ноги, как морская звезда – и слушал. К несчастью, Том не принадлежал к любителям поспать, и когда Том просыпался задолго до рассвета, мама или папа ставили одну из самых длинных симфоний, какие могли отыскать, и пытались подремать ещё хоть немного. Вот почему нежные звуки пианино, проникавшие из соседней комнаты, всегда являлись грустным напевом об очередной нелёгкой ночи.

– Ты уверен, что справишься сам, если будешь ночевать в отеле? – спрашивал папа, одновременно натягивая чёрные резиновые рабочие сапоги и зажигая плиту. – Я бы с удовольствием принял их приглашение, чтобы составить тебе компанию, но ты же знаешь, нам не разрешают пропускать смены. Сейчас у нас на счету каждый грош: мы откладываем деньги, чтобы показать Тома хорошему специалисту. А мама не может оставить твоего брата без присмотра.

– Не беспокойся, пап, – ответил Винсент, стараясь не показать, как он расстроен. – Вот погоди, если всё получится, может, и для тебя там найдётся работа.

Папа Винсента работал на фабрике «Кот-Рыболов» на окраине города: там выпускали кошачьи консервы. В Бэрри все работали на этой фабрике. Она воняла так, что была главной достопримечательностью, которую запоминали все, кто побывал в городе. Тяжёлый смрад скапливался над ним к середине рабочего дня и висел над улицами даже за полночь. Всякий раз, когда очередные полтонны перемолотых в фарш креветок и рыбы, смешанных с желе, отправлялись в огромную фабричную печь, она выпускала новое облако удушливого бурого чада. Хорошо хоть сами жители городка давно привыкли к этой вони. Ведь известно, что если ты дышишь чем-то всю жизнь, то постепенно перестаёшь это замечать.

– Оно бы неплохо. Готов поспорить, что любая работа в отеле легче, чем ворочать лопатой тонны креветок, да только скорее наша Роуз пойдёт гулять без своего одеяла.

То есть это было попросту невозможно.

Если Винсент и был в чём-то уверен, так это в том, что его родители почти не умеют мечтать. С появлением в их семье Тома мечты стали непозволительной роскошью, и попытки пофантазировать строго пресекались.

– Пойду-ка я, пока совсем не опоздал. Яйца на плите.

Винсент сел за кухонный стол и стал смотреть, как сыплется песок в часах, отмеряющих время варки яиц. У них всегда были яйца на завтрак. Потому что Том ничего не ел, кроме яиц. Всё прочее просто швырялось в стену.

Роуз с сердитым видом явилась на кухню и села. Она демонстративно закинула на стол ноги в полосатых носочках и дутых пластиковых босоножках, которые она любила за то, что у них имелось некое подобие каблучка. Винсент не обратил на неё внимания. Дождался, когда последняя песчинка проскользнёт через стеклянное горлышко, поднялся и снял с плиты тяжёлую кастрюльку с яйцами. Кипящая вода с шипением качалась между стенками.

– Ой, – вырвалось у Винсента, когда кастрюлька качнулась слишком сильно, и ему на руку брызнуло кипятком.

– А ты чего хотел? Она же только что кипела, тупица! – тут же заметила Роуз. Она успела причесать брови зубной щёткой и старалась напустить на себя угрожающий вид.

– Да неужели? – ехидно отозвался Винсент. Он выудил одно яйцо, вскрыл скорлупу и поставил перед сестрой.

– Ты хоть представляешь, какое море чувств я могу выразить с помощью одних лишь бровей? – Роуз прикрыла нижнюю половину лица краем одеяла, чтобы было видно только брови, двигавшиеся вверх-вниз, справа налево, словно пара мохнатых гусениц, оказавшихся на беговой дорожке. – Буквально сотни! – заявила она.

Винсент лишь закатил глаза.

Роуз надменно уставилась на превосходно сваренное яйцо.

– ЭТО я есть не собираюсь! – она решительно отодвинула свой завтрак. – Оно недоварилось!

– Тогда готовь себе сама, – сказал Винсент.

Он уже успел заварить чай для мамы и на цыпочках шёл по коридору к родительской спальне. Том заснул на тюфяке на полу. Винсент отлично помнил тот день, когда мама с папой вернулись домой и дали ему подержать новорождённого братика. Он был так рад. Ничего в жизни Винсенту не хотелось так, как стать старшим братом. Конечно, он уже был старшим братом для Роуз, но Роуз, судя по всему, в братьях не нуждалась. Она всегда желала всё делать сама. И когда я говорю «всё», то имею в виду именно это. Даже её первыми словами было «Я сама!», и такой она и выросла. Я сама! Вот почему Винсента так привлекала возможность иметь младшего брата, чтобы гулять с ним, и учить всяким штукам, и присматривать за ним. Увы, Тому старший брат был нужен ещё меньше, чем Роуз. По правде сказать, вряд ли Том вообще понимал, что у него есть брат. Как будто Винсент был невидимкой.

И это, пожалуй, было для Винсента горше всего.

Это было так обидно, что Винсент даже не смел об этом думать.

Он не сказал бы об этом никому. Даже самому себе.

Наверное, в самой глубине души он надеялся, что если игнорировать эту горькую правду, она как-то исчезнет сама собой.

Мама, всё ещё не проснувшись толком, прижала к губам палец, требуя тишины. Она выглядела усталой – то есть более усталой, чем обычно, – когда перешагнула через Тома и выскользнула в коридор.

– Не надо носить в спальню ничего горячего, – сердито прошептала она на ходу, забирая у сына чашку с чаем и направляясь на кухню. – Ты же знаешь, какой у тебя брат.

Это было ещё одним признаком неспокойной ночи: сердитые родители.

– Роуз, ноги на пол, – велела мама, со стуком опуская чашку на стол.

Роуз, продолжая наводить красоту на брови при помощи зубной щётки, села прямо, в то же время стараясь поймать взгляд Винсента и в отчаянии сигналя ему на своё позабытое яйцо, готовое вот-вот упасть с края стола.

Винсент не поддался на призыв о помощи и сделал вид, что ничего не замечает.

– Так. Дай-ка я на тебя взгляну, – сказала мама, собирая длинные пышные волосы в низкий узел. В последнее время она почти не делала такой узел. Чтобы у Тома не возникло желания за него схватиться.

Винсент выпрямился во весь рост и расправил плечи, пока мама придирчиво разглядывала его. Мальчик безуспешно постарался поддернуть вниз рукава рубашки: они кончались чуть ниже локтей.