— Варя, но… Простите, это ваш единственный источникдохода? — осторожно спросила Надежда Михайловна.

— Не единственный, но основной. Но ведь за фильм мнетоже что‑то заплатят? Да? Это же главная роль?

— Увы, на большие деньги рассчитывать неприходится, — огорченно проговорил Семен Романович. — У вас ведь нетимени, а в связи с кризисом у нас строго соблюдают принцип известности. Есть,что называется, первые лица, они и теперь неплохо зарабатывают, естьраскрученные, тоже можно жить, а есть… Увы, вас в России не знают.

— Неважно! — воскликнула Варя. — Это не имеетзначения. У меня есть кое‑какие сбережения. И потом… Неважно! Сколькозаплатят, столько и заплатят. Не в деньгах счастье.

— О! Русская женщина верна себе и в Альпах! —радостно потер руки Семен Романович. — Варя, напишите мне ваш электронныйадрес, я, как приеду, сразу вышлю вам сценарий.

— Простите меня, Семен Романович…

— В чем дело?

— Не надо сразу! Вдруг ничего не получится, вдруг вашипродюсеры меня не захотят… Мало ли…

— Захотят! Куда, черт побери, они денутся!

— Сеня, Варюша права. Поспешишь — людей насмешишь.

— Знаете, Варя, если я вдруг чувствую то, чтопочувствовал, встретив вас, я не ошибаюсь! А такое в моей жизни было всего двараза: когда я увидел Андрея Дружинина и второй раз — Таню Нарышкину! Их тогданикто не знал, а теперь это какие звезды! У меня на это нюх…

— Это правда, — кивнула Надежда Михайловна. —Мне недавно сказала одна моя подруга: «Надь, я тут второй раз посмотрела„Верного пса“ и удивилась: все, кто там снимался даже в крошечных ролях, сталиесли не звездами, то уж во всяком случае популярными артистами. У Сени глаз‑алмаз».Хотя на вас, Варя, первой обратила внимание я. Вы чем‑то даже похожи намою родственницу.

— Вам понадобится виза? — деловито спросил СеменРоманович.

— Нет, я сохранила гражданство.

— Отлично! А у вас есть где остановиться в Москве?

— Варя остановится у нас! — непререкаемым тономзаявила Надежда Михайловна. — А если все будет в порядке, ей снимутквартиру.

— У меня вообще‑то есть в Москве квартира, но онасдана.

— Это все решаемые вопросы, главное, чтобы васутвердили на роль. Но я буду бороться до победы.

— Вы так в меня поверили? — робко спросила Варя.

— А вы‑то сами в себя верите? — настороженноприщурился Семен Романович.

Варя на секунду запнулась, потом подняла на режиссера глаза.

— Да. Я верю, — но голос ее при этом дрогнул.

— Вот и славно! Вы говорили, что поете?

— Да.

— Можете сейчас спеть?

— В ресторане? — ахнула Варя.

— А что, слабо?

— Нет. — Варя решительно поднялась, подошла кметрдотелю, что‑то ему сказала, тот улыбнулся и кивнул. Она направилась кстарому пианино, стоявшему поодаль, откинула крышку, пробежала пальцами поклавишам, на мгновение задумалась и вдруг запела:

Целую ночь соловей нам насвистывал,

Город молчал и молчали дома,

Белой акации гроздья душистые

Ночь напролет нас сводили с ума.

Голос у нее был небольшой, но глубокий, волнующий, и пелаона просто, очень музыкально и проникновенно. Все, кто был в зале, замерли.Семен Романович и Надежда Михайловна радостно переглядывались. Варя закончилароманс, раскланялась, потом, озорно блеснув глазами, заиграла популярную вГермании полечку и запела по‑немецки. Это была уже совсем другая женщина,другой голос и манера петь. Супруги Шилевич только диву давались. Бурныеаплодисменты были Варе наградой. Она раскланялась в слегка шутливой манере ивернулась к столу. — Браво, девочка моя! — закричал Семен Романович иобнял Варю. — Это было здорово! Ах, Надя, у меня действительно глаз‑алмаз!И в фильме вы тоже будете петь! Вот я сейчас… — он выхватил из карманамобильный телефон, набрал номер. — Генаша, с Новым годом! Да, мы в Альпах!Ген, у меня к тебе просьба, надо будет в ближайшее время встретиться. Мне нужнапесня! Для дивного женского голоса, нет, ты не знаешь, я и сам только сегодняее узнал… Это волшебная история, альпийская сказка! Я прилетаю одиннадцатогопод вечер, давай встретимся двенадцатого, идет? Вот и отлично! Да, разумеется,со мной и тебе кланяется. Все, дружище, приеду, сразу позвоню! Варя, этоГеннадий Градов, изумительный композитор, знаете такого?

— Нет, простите…

— Ничего, еще узнаете… Ах, как хорошо, как чудесно выпели… Надя, какая ты умница, что притащила меня сюда! — он пребывал вабсолютной эйфории. — Варя, приходите завтра с утра, попробуемпорепетировать…

— Простите меня, но я завтра работаю, мне нужно ехать вдругой город, я не знаю, когда освобожусь…

— Какая досада! А если отпроситься?

— Сеня, не пори горячку! И что ты собралсярепетировать? Остынь! Лучше отдыхай тут, пока есть возможность, и с новымисилами вступи в схватку с продюсерами.

— Ты, как всегда, права, — понурил голову Шилевич.

— Ну что? — спросила мать. — Глаза сияют!Тебя взяли?

— Мамочка, ну это ж так сразу не делается, но я импонравилась.

— Но что дальше‑то будет?

— Полечу в Москву на два‑три дня. На пробы. И этопри условии, что Шилевичу удастся уговорить продюсеров посмотреть никому неизвестную актрису.

— То есть вилами по воде?

— Пока да. Но я убеждена… Все получится! Должнополучиться!

— Варюша, девочка моя, ну получится… А потом? Гдегарантия, что тебя потом еще куда‑то пригласят?

— Ах, мама, какие вообще в жизни могут быть гарантии?Но если всего опасаться, так ничего и не будет! Надо рискнуть!

— Хорошо, предположим, тебя утвердят. А съемки? Это жене две недели… Что будет с работой?

— Мам, давай пока об этом даже говорить не будем. Менямогут вызвать в Москву только в конце января, на три дня. А ведь могут и невызвать… Так что лучше пока об этом не думать вовсе.

— Ты права. Мы пока забыли об этом! Кстати, Никитаопять порвал джинсы…

— Надюша, ну как она тебе?

— По‑моему, чудесная девочка. Хотя она уже недевочка, но в первой серии запросто за девочку сойдет! И вообще… Это находка!

— Да! Еще какая! А как поет! Сколько артистизма,прелести, музыкальности… А какой переход от романса к песенке, восторг!Помнишь, я в первый момент сказал, что она некрасивая? Она красавица! Онасыграет любую красавицу! Я всегда мечтал найти такую актрису, чтобы могласыграть красавицу, не будучи красавицей! И в ней еще есть авантюрная жилка… Онаведь в первый момент испугалась петь в ресторане, а потом решилась, спела, икак! Чудо! Чудо! Ах, какой я молодец, скажи, Надюша!