Она не стала рассказывать Пэтти о том, что Льюиса взяли в плен. У Эббры у лее не оставалось сил выслушивать соболезнования, которые все равно не утешили бы ее. Единственным человеком, который мог облегчить ее страдания, был Скотт, но Эббра знала: после его признания на берегу озера Тахо она никогда не обратится к нему за поддержкой.

Порой в ее тревожных снах Льюис и Скотт словно бы сливались воедино, и, просыпаясь, Эббра не могла понять, v кого из них ей не хватает больше. По мере того как неделя сменяла неделю, она обнаружила, что может чуть-чуть облегчить свою тоску по Льюису, продолжая писать ему письма в форме дневника. Казалось, уже одно то, что она пишет, рассказывает ему о том, как провела день, чем занималась, о чем думала, как скучает по нему, хотя бы чуть-чуть приближало Льюиса к ней.

Однако тоску по Скотту унять было нечем. Эббра не могла, не решалась даже думать о нем. Футбольные матчи возобновились, и, судя по отзывам прессы, Скотт играл блестяще.

Эббра все чаще смотрела новости.

В начале октября появились сообщения о том, что американские самолеты сровняли с землей город Фулай, расположенный в тридцати пяти километрах к югу от Ханоя.

Эббра пыталась понять, какие военные цели могла преследовать бомбардировка Фулай. В кратких репортажах об этом не говорилось ни слова. В тот же день Эббра вышла из дома и купила крупномасштабную карту Вьетнама и «Улицу печали» Бернарда Фолла. Как-то раз Скотт сказал ей, что если ей хочется понять причины американской оккупации Вьетнама, положительные и отрицательные стороны военной кампании, то она должна прочесть книгу Фолла. В последние несколько недель Эббра начинала остро сознавать, сколь скудны ее познания о той стране, куда отправился муж. Откровенное равнодушие военных по отношению к Льюису начинало выводить ее из себя.

Офицер по делам военнопленных, к которому прикрепили Эббру, был неизменно вежлив с ней, но ничего нового сказать не мог. Создавалось впечатление, что положение Льюиса заботит его куда меньше, чем необходимость лишний раз напомнить Эббре о том, что при всяких контактах с прессой она не должна давать никакой информации о своем муже, кроме его имени, звания, личного номера и даты рождения.

В январе Эббра закончила роман. Она вложила в книгу весь свой жизненный опыт вкупе с тревогами, болью и надеждами, но не знала и не могла знать, получилось ли у нее именно то, чего желала Пэтти. Сюжет романа слишком тесно переплетался с судьбой самой Эббры, чтобы она могла составить о нем объективное суждение. Она лишь помнила, что завершение работы принесло ей громадное, почти физическое наслаждение. Она позвонила в контору Пэтти, намереваясь сообщить, что роман закончен и что она сейчас же отправит его по почте, но секретарша сказала, что Пэтти уехала в отпуск и не вернется до конца месяца.

Эббра все же отправила роман, испытывая едва ли не облегчение оттого, что пройдет, по меньшей мере, три недели, прежде чем Пэтти ознакомится с рукописью и сообщит свое мнение о ней. 2 февраля, когда она только начала гадать, не вернулась ли Пэтти из отпуска, зазвонил телефон. Эббре и в голову не пришло, что это может быть Пэтти, но, сняв трубку, она услышала ее хрипловатый голос:

– Поздравляю! Вчера утром я вернулась из Аргентины и весь день провела, читая «Женщину наедине с собой». Ваш роман намного лучше, чем я ожидала! Надеюсь, он понравится американскому и британскому издателям. Они немало рисковали, согласившись опубликовать ваше произведение, но, на мой взгляд, этот риск окупится с лихвой!

Эббра почувствовала облегчение. Ей еще предстояло дожидаться отзывов издателей, но если Пэтти одобрила книгу, значит, она выполнила поставленную задачу – написала крупное произведение, у которого есть коммерческое будущее. А если она написала одну книгу, значит, сумеет написать и другую, и третью. Эббру охватила такая радость, что, только набирая последнюю цифру номера Скотта, она осознала, что делает.

Дрожащей рукой она повесила трубку. Ее желание выглядело таким естественным. Скотт приложил немало трудов, чтобы приободрить ее, заставить поверить в свои силы. Он верил в нее. Если бы не Скотт, Эббре вряд ли хватило бы дерзости продолжать работу. А теперь она боится позвонить ему и сообщить, что Пэтти нашла книгу удачной. Нет, им со Скоттом не удастся встретиться в «Поло-лонж», чтобы отпраздновать успех. Никогда уже им не доведется поболтать и посмеяться, как раньше. Скотту не доведется прочесть рукопись.

– Зачем ты это сказал, Скотт? – прозвучал в пустой комнате голос Эббры. Ее сердце разрывалось от тоски. – Как бы мне хотелось, чтобы ты этого не говорил!

Месяц спустя, в марте, Пэтти позвонила Эббре и сообщила, что американский издатель уже высказал мнение о «Женщине наедине с собой» и что он воспринял книгу с восторгом.

– Вы получите длинное письмо от человека, которого назначили вашим редактором. Он укажет, какие, по его мнению, необходимо внести изменения. Судя по тому, что мне сказали, большой правки не потребуется, так что не волнуйтесь: Я надеюсь получить отзыв британского издателя уже в конце этой недели и ничуть не беспокоюсь о том, каким окажется этот отзыв. Издатель будет потрясен! Вам остается лишь думать над тем, о чем написать в следующей книге!

В апреле Эббра провела несколько дней в гостях у свекра. Пленение Льюиса ничуть не поколебало уверенности полковника в том, что единственным недостатком американской оккупации Вьетнама была недостаточная жесткость принятых мер.

– Мы не только должны бомбить Север, мы должны начать наземные операции против Севера, на территории которого каждый человек – наш враг, – с жаром заявлял он. – Никакой мягкотелости, никаких опасений, что, мол, мы стреляем в невинных граждан! Если мы перейдем в решительное наступление на Север, Хо Ши Мин и его приспешники уже через несколько дней запросят пощады!

Столь же нетерпимым оставалось его мнение по отношению к антивоенным демонстрациям, которые собирали все большее количество участников.

– Их нужно расстреливать как изменников, – гневно повторял он. – Они не имеют права называть себя американцами!

Эббра не соглашалась с ним. Среди демонстрантов попадались ветераны, люди, воевавшие во Вьетнаме. Они были настолько потрясены тем, что видели там, что по возвращении домой публично сжигали свою военную форму и выбрасывали медали.

В глубине души Эббра всегда считала американскую оккупацию Вьетнама ошибкой, и только привязанность к Льюису до сих пор заставляла ее смотреть на войну с иной точки зрения. Но теперь она уже не одобряла позицию Соединенных Штатов. Все то, что она прочла за последние месяцы, убеждало Эббру: ее первоначальное мнение оказалось точным и она должна его придерживаться. Участники антивоенных демонстраций внушали ей глубокое сочувствие, и как бы она ни уважала свекра, каждый проведенный в его обществе день становился серьезным испытанием ее выдержки.

В мае она начала работать над новой книгой и, невзирая на полное отсутствие информации о том, где находится Льюис и жив ли он вообще, продолжала ежедневно писать ему письмо-дневник.