– Они не желают делиться со мной информацией, – пожаловалась Серена Лэнсу во время лодочной прогулки по верховьям Темзы, – не знаю даже, сколько людей содержатся в ХоаЛо. Если бы у меня были имена и адреса жен заключенных, я могла бы по крайней мере переписываться с ними. Полагаю, они не меньше моего разочарованы политикой американских властей в отношении военнопленных. Мы могли бы организовать группу политического давления. Черт возьми, должны же мы что-нибудь делать! Многие ведь находятся в плену с шестьдесят шестого года!

– Напиши открытое письмо в «Вашингтон пост» и попроси женщин, оказавшихся в таком же положении, как и ты, связаться с тобой, – рассудительно произнес Лэнс, направляя лодку в обход нависших над водой ивовых ветвей. – И поезжай в Штаты. На октябрь в Вашингтоне запланирована массовая демонстрация. Там выступит доктор Бенджамин Спок, а у Пентагона будут выставлены круглосуточные пикеты. Это будет самый грандиозный антивоенный марш из всех, что когда-либо проводились.

– Вдобавок он состоится осенью, – загадочно произнесла Серена.

– Что ты хочешь этим сказать?

Серена откинулась на мягкую спинку лодочного сиденья. Ворот ее белой шелковой блузки был распахнут, длинные ноги обтягивали голубые джинсы.

– То, что один человек, который собирался провести лето в Вайоминге, к тому времени уедет оттуда, – поддразнила она Лэнса.

Лэнс не попался на крючок. Вместо того чтобы поинтересоваться, откуда у нее знакомые в Вайоминге, он спросил:

– Так ты поедешь в Вашингтон на демонстрацию у Пентагона?

Серена кивнула. В ее глазах вспыхнул огонек твердой решимости.

– Обязательно. И я не вернусь назад до тех пор, пока не сведу знакомство с женщинами, мужья которых томятся в тюрьмах Ханоя. Кроме меня, должны быть и другие люди, которых не устраивает позиция американских властей по отношению к военнопленным. Должны быть и другие жены, которым надоело сидеть сложа руки. И я их найду.

После головокружительного успеха концерта под открытым небом жизнь Габриэль стала такой суматошндй, что она едва находила время перевести дух. Группу захлестнул поток предложений от агентов, каждый из которых намеревался установить над музыкантами свою безраздельную власть. Рэдфорд отвергал даже самых известных дельцов шоу-бизнеса.

– Черт побери! – говорил он с кривой ухмылкой. – Я не настолько сошел с ума, чтобы продаваться душой и телом этим придуркам. Когда появится действительно стоящий агент, я его почую!

«Стоящий агент» явился в облике Марта Деннисона, англичанина, обладавшего общепризнанной репутацией во всем, что касалось «чернокожей» музыки.

– Несмотря на то что у вас белокожий солист и два белых гитариста, ваша музыка звучит по-негритянски, – сказал Марта, когда Рэдфорд познакомил его с членами группы. – В этом ваша главная сила. У вас есть и еще одно преимущество – ваша певица. С такой сексуальностью, как у нее, можно поставить на уши аудиторию еще до того, как прозвучит первая нота!

Были подписаны контракты на выступления и запись альбомов, в ноябре должно было состояться первое турне по Англии. Группа работала над новыми песнями и все больше времени отдавала репетициям. Лишь в конце августа Габриэль обратила внимание на то, что Гэвин перестал слать ей письма.

Поначалу это не вызвало у нее тревоги. Почтовая связь с Вьетнамом никогда не отличалась регулярностью – Габриэль знала об этом по переписке с теткой. А может быть, у Гэвина просто не было случая ей написать. Газеты наперебой сообщали о том, что американские реактивные бомбардировщики по ошибке нанесли удар по двум южновьетнамским деревням южнее Сайгона, убив 63 и ранив 100 человек. Вероятно, Гэвин находился там, ведя репортаж с места происшествия.

В начале сентября, в тот самый день, когда группа собиралась отправиться в первую поездку, одного из пианистов нашли мертвым. Он погиб от передозировки героина.

Рэдфорд пришел в ярость.

– Сукин сын! – бушевал он. – Господи, ну почему именно сейчас? Почему этому тупому ублюдку потребовалось испортить все именно сейчас?

У них был второй пианист, они по-прежнему могли играть, однако уникальность группы состояла в ее звучании, сравнимом со звучанием студийного оркестра – три гитары, два контрабаса и два, а не одно, фортепиано.

– Пусть его заменит Мишель, – предложила Габриэль, и поскольку Мишель наизусть знал каждую мелодию группы, а иного выбора все равно не было, Рэдфорд скрепя сердце согласился.

Его досада мгновенно испарилась, стоило ему услышать исполнение Мишеля.

– Боже мой! Почему ты не говорила мне, как замечательно он играет? – упрекнул он Габриэль. – Может, он и неказист на вид, но у него душа настоящего пианиста!

Наступила вторая неделя сентября. Габриэль все меньше беспокоила карьера и все больше – отсутствие писем из Сайгона. К концу месяца, так и не получив весточки от мужа, она не на шутку встревожилась. Первого ноября она получила сразу два письма, но оба не от Гэвина.

Один конверт был проштемпелеван в Сайгоне и надписан почерком Нху. Второе письмо пришло в фирменном конверте пресс-бюро, в котором работал Гэвин.

Габриэль нерешительно взяла конверты в руки, предчувствуя беду. В своем последнем письме Гэвин не сообщал, каким будет его следующее задание. Он с горечью рассказывал о том, какой ценой обходится местным жителям американская практика «зон свободного огня», с восторгом отзывался о встрече с Нху и выражал надежду, что «в самое ближайшее время познакомится и с другими родственниками». Оправдались ли его надежды? Встретился ли он с Динем? И если встретился, почему с тех пор молчит?

Габриэль вскрыла конверт Нху и дрожащими пальцами разгладила тонкую бумагу. Послание было написано в обычной для тетки манере. Никаких имен не упоминалось. Динь был «дядя», Гэвин – «наш общий друг». Истинный смысл письма скрывался за внешне невинными фразами:

...твой дядя настаивал, и поскольку наш общий друг разделяет его стремление, я не вижу оснований для беспокойства...

...по-моему, твой дядя решил преподать нашему другу несколько уроков традиционного ремесла, и наш друг с восторгом согласился...

...в настоящее время они путешествуют вместе, но, к сожалению, я не знаю их нынешнего адреса...

Итак, Гэвин в гостях у Диня. Габриэль не знала, радоваться ей или огорчаться. Ясно, что Динь опять прибыл на Юг и согласился встретиться с Гэвином. Сейчас они «путешествуют вместе» и Динь «решил преподать ему несколько уроков традиционного ремесла» – иными словами, он взял Гэвина с собой на территорию, занятую вьетконговцами, чтобы показать ему войну с противоположной стороны.

Первой реакцией Габриэль было облегчение. Она не была знакома с Динем и не общалась с ним, и все же он ее дядя. Гэвин теперь тоже стал членом его семьи, и, невзирая на национальность, Динь должен отнестись к нему по-родственному.