– Болтаю, а у самого на языке вертится… Вы-то сами не изциклопих будете, мамаша? Нет? А то у нас в Трансильвании бродят по лесам эдакиефифы, зубы вышибают. Прям ни-ни – только сунься! Бессмертник Кощеев как-то мимопролетал, с конского скелета упал, дык едва латы унес.

– Кто циклопиха? Я? Ах ты, секильдявка! – мигом теряявсякую робость, страшным голосом взревела тетя Нинель. Она крайне болезненноотносилась к любым намекам на свой вес.

Испуганный родственник задрожал и полез забиваться под шкафдля обуви.

– Ой, страшна, мамаша, страшна! Прям хоть завтра к нам вТрансильванию! – запищал он оттуда.

Дядя Герман выронил шпагу. При повторном упоминанииТрансильвании в мыслях у него смутно начало что-то проясняться.

– Погоди, так ты вампир? – спросил он, глядя наразвитые глазные зубы выглядывающего из-под шкафа Халявия.

– Да не вампир я! Оборотень! Нехорошо, братец, своих неузнавать! Хоть ты и председатель, и Дракуле родня, да все ж такинехорошо! – укоризненно произнес Халявий.

Он еще некоторое время посидел под шкафчиком и, убедившись,что тетя Нинель на него не кидается, выбрался наружу. Отряхнувшись, родственникизвлек прямо из воздуха короткий нож с широким лезвием и решительно вонзил егов паркет.

– Иная-то шантрапа с медальонами балуется, да только я этихфокусов не признаю! Я уж лучше этак, по старинке! – сообщил Халявий ивнезапно, безо всякого предупреждения, с необычайной ловкостью перекувырнулсячерез нож.

Облезшая волчья шкура, прежде свободно болтавшаяся наплечах, теперь словно приросла к своему хозяину. Лишайчатое лицо вытянулась.Руки удлинились. Ноги же, напротив, стали гораздо короче и покрылись жесткойсеребристой шерстью. В следующую минуту потрясенные Дурневы внезапно осознали,что на паркете их квартиры, поджимая уши, сидит и скалится крупный волк.

Тетю Нинель забила такая крупная дрожь, что, чудилось, веськолоссальный правительственный дом затрясся и задрожал с ней вместе. ПредседательВ.А.М.П.И.Р. схватил с пола шпагу и выставил ее перед собой, на случай, есливолк бросится на них. Но оборотень не бросался. Он смотрел на родственниковжелтыми, несимметричными, словно случайно прорезанными глазами, будто желалопределить, кто из двоих аппетитнее. Потом встал и, негромко рыча, направился ктете Нинели. Из его полуоткрытой пасти стекала прозрачная и тонкая, как волос,нить слюны.

Тетя Нинель завопила дурным голосом.

– Мамуль, сколько можно шуметь? Кто там приперся? Вы мнемешаете чатиться!.. Я тут одну девчонку почти убедила, что Гэ Пэ на мнеженится! – раздраженно крикнула из комнаты Пипа.

Услышав ее голос, волк повернул голову и замер. В егожелтых зрачках мелькнуло что-то похожее на умиление. Забыв об аппетитной тетеНинели, оборотень вновь бросился к ножу и перекатился через него. На полу опятьвозник Халявий с волчьей шкурой на плечах.

– Пардоньте, что едва не загрыз, мамаша! – извинилсяон. – Когда обернувшись, я малость не в себе бываю. Вроде я, а вроде и нея. Туман в голове. Если бы Пипочка моя родная голоска не подала, уж и не знаю,что было б.

– Откуда ты знаешь Пипу? – строго спросил дядя Герман.Директор фирмы «Носки секонд-хенд» только что едва не стал вдовцом и теперьразмышлял, повезло ему или нет, что все сорвалось.

Халявий застенчиво переступил с одной босой ножки на другую.

– Да тут, то ись, какое дело, братец… Пипу-то у нас вТрансильвании все знают! Такая личность! – сказал он.

– Какая еще личность? – нахмурился Дурнев.

– Да как же! Поговаривают, внучок-то Пипин через две сотнилет повелителем нежити станет! Недавноть на камне судеб буквы, значить,проступили! Большому кораблю, как грится… А я-то как рад! Родная кровиночка!Тута вот баба Рюха и Шелудивый Буняка, тута тетка Хрипуша. А тута батяня мойПруха… – пошел по второму кругу Халявий.

– Прекратите нести чушь! Это я уже слышал! – отрезалДурнев.

– Герман, прогони его! Давай я вызову консьержку! –слабым голосом сказала тетя Нинель.

– Не получится меня прогнать, то ись! Так-то, дорогие мои!Сказал: у вас буду жить – и буду! – замотал головой Халявий.

– Это почему же? – возмутилась Дурнева.

Оборотень показал ей язык.

– Мы с братиком Германом судьбоносцы. Это в мире волшебном унас все знают. Как на свет появились, уже судьбоносцами были. Это кто-то изрода нашего древнего так наколдовал: ворожейный был род, знатный. Хоть у Рюхи,хоть у Прухи, хоть у Хрипуши спроси – всяк одно скажет, – пояснилоборотень.

В голосе у него была странная убедительность.

– А кто такие судьбоносцы? – обреченно осведомиласьтетя Нинель.

– Судьбоносцы, мамаша, это когда две судьбы одной ниточкой,пуповинкой одной связаны. Куда одна судьба, туда и другая. У него плохо – уменя плохо. У меня счастье – у него счастье. Ежели, к примеру, я умру, он и часуне проживет без меня. Так-то вот, мамаша! Вот гляди: меня чуть кольями неприбили и пулями не изрешетили, а у муженька твоего небось в тот же день чегодругое было… Не знаю чего, а было… Не могло не быть!

– Президентская охрана… Пропуск в Думу отобрали! О,нет, – простонал дядя Герман.

За спиной у него обрушилось что-то массивное. Это грузносползла вдоль стены тетя Нинель. Такса Полтора Километра завыла жалобно,надрывно, душераздирающе. Она уже жалела, что дяде Герману не продали яду.

Яду, всем яду! Все смешалось в доме Облонских! Все смешалосьи в магическом мире, и в мире лопухоидов, и в моей голове! Ох, угораздило, ну иугораздило же нас родиться на этом стремительно вращающемся безумном шарике даеще и в самый безумный момент его истории!

Просто мамочка моя бабуся, как сказал бы Баб-Ягун!!!

Почему-то часто так случается, что мы вспоминаем о человекев момент, когда он сам вспоминает о нас. Или звонит, или едет в гости. Но вотБаб-Ягун о нас не вспоминал, не звонил и в гости тоже не набивался. Он стоялперед зеркалом в комнате у Тани и, закатав рукава, разглядывал свои бицепсы.Щеки у Ягуна были толстые, а вот мускулы не слишком внушительные. Вероятно,Ягуну и самому пришло это на ум, потому что он удрученно спросил:

– Народ, никто не помнит, как мышцы побольше наколдовать?