– О, я понял: черномагический карандаш! Сегодня ночью мнепомерещилось вдруг, что я вижу свет и страницы шелестели. Но я думал, это моиподделанные двойки убегают из дневника! Ты же знаешь, я сам ставлю себе двойки,чтобы не возгордиться тем, что я гений! – растерянно сказал Шурасик.

Он впился взглядом в бумагу, но не прочитал и строки, какбуквы стали бледнеть и расплетаться. А потом из отдельных фрагментов сложилисьи проступили вол, молот и топор. В стороне от них, в намеченных черточкамиветвях толстого дерева, мелькнуло нечто, похожее на крыло большой птицы. Птица,которую так и не удалось разглядеть, взлетела. Внезапно лист полыхнул холоднымогнем и превратился в пепел. Но только он один – остальной блокнотик Шурасика сгениальным творением про двадцать одноглазых учеников остался нетронутым. Хотьсейчас посылай в «Сплетни и бредни».

– Исчезло! Мне казалось, карандаш Клоппа вообще невозможностереть. Ты хоть запомнила, что там было? – сдавленно спросил Шурасик.

– Приблизительно, – сказала Таня. Она обманывала. Онапомнила все до последнего слова.

– А я даже прочитать не успел! – убито произнесШурасик.

Он начал было приставать к Тане с расспросами, но отлюбопытства слишком сильно навалился на стол. Стол, и без того перегруженныйтомами, которые Шурасик натащил со всей библиотеки, рухнул. Опасаясь гневаджинна Абдуллы, Шурасик всплеснул руками и, вскрикивая: «Молоток! Пол-Тибидохсаза молоток!» – умчался за домовыми.

Таня собрала свои тетради и поспешила уйти до его возвращения.

«Другой – справедливый, с серебряной головой и золотымиусами, будет на пылающей колеснице. Оружием же ему служат молот и топор…» —вспомнила она. Малютка Гроттер была убеждена, что буквы исчезли не случайно.Надпись карандашом из семи последних лучей должен был прочесть кто-то один. Дляповторного прочтения она явно не предназначалась. И этим одним – или, точнее,одной – была она.

* * *

Накануне дня рождения Ягуна Таня, как всегда затянувшая сподарком до последнего момента, спешно размышляла, что бы такого приготовитьдля внука Ягге. Ее первой мыслью было преподнести ему выписанный по каталогуманок для драконбольных мячей. Этот манок, если верить инструкции, должен былподзывать мячи в воздухе, даже самые шустрые и неуловимые, вроде обездвиживающего.

К счастью, перед тем как дарить манок, Таня догадалась егоиспытать. Из манка вырвался кошмарный, леденящий кровь звук. Черные Шторыпанически замахали кистями. Лежавший в углу чихательный мяч, оставшийся еще стех времен, когда Таня была в команде, проснулся и сорвался с места. Стараясьулепетнуть от свиста, он расколол стекло и умчался в неизвестном направлении.

– Ничего себе «подзывать мячи!» Да он их распугивает! –воскликнула малютка Гроттер.

Но если манок и распугивал мячи, существовало нечто, что онпривлекал. Со всего Тибидохса в комнату к Тане стали стекаться привидения.Вскоре их набилось такое множество, что они то и дело проплывали одно сквозьдругое.

– А где мертвец? – вращая головой, как это никогда несумел бы сделать живой, поинтересовался поручик Ржевский.

Несмотря на то что, по слухам, упорно распускаемым егосупругой, он уже был произведен в капитаны, Ржевский упорно носил прежниймундир и иначе, чем на поручика, не откликался. Зато ножей в спине стало какбудто меньше. Да и вообще вид у безбашенного призрака был менее запущенный, чемво время холостяцкой жизни.

– Мертвец, говорю, где? В шкаф его, что ли, спрятала? –недовольно повторил Ржевский.

– ??? – Таня не находила слов.

– Разве ты не звала нас на похороны? Ну мы пришли – дальшечто? – продолжал напирать призрак.

– Вы в своем уме? – рассердилась Таня.

– Неужели? А мы слышали похоронный призыв. Такой всегдараздается, когда душа отделяется от тела! – пояснила Недолеченная Дама.Она огляделась и, убедившись, что мертвеца действительно нет, разочарованновздохнула. – Но если никто не умер, тогда мы полетели. У нас маловремени… Кстати, я не говорила, что подаю на развод?

– С поручиком?

– С КАПИТАНОМ! А по внутренним достоинствамПОЛКОВНИКОМ! – веско сказала Дама. – Мы разведемся, разделимимущество (это интереснее всего, потому что никакого имущества у нас нету), апотом снова поженимся.

– А какой смысл тогда разводиться? – не поняла Таня.

– А эмоции? Ты недооцениваешь эмоции, деточка! Без них жизньбыла бы скучна, особенно у нас, у усопших! – укоризненно заявила Дама имедленно просочилась сквозь пол. Остальные привидения печальной вереницейпотекли за ней.

Таня задумчиво посмотрела на разрекламированный манок изашвырнула его под кровать.

– Первое жизненное правило: Гроттер, никогда не заказывайничего по каталогу! – сказала она сама себе.

Спустя полчаса, запасшись всем необходимым, Таня ужераскатывала по столу в гостиной тесто для пирога Баб-Ягуну. Разумеется, пирогмогла приготовить и скатерть-самобранка, но это было бы уже совсем не то.К тому же самобранкам не был известен рецепт пирога в шоколадной глазури ис яблочной начинкой, а Ягун предпочитал именно такие.

Тане помогала круглолицая Дуся Пупсикова. Из всех девчонокбелого отделения она была самой хозяйственной. К тому же наглый Ягун ейнравился. Не так, правда, сильно, как Пуппер, но Гурий был далеко, к тому жеДусе он никак не светил, а она была девочка практичная. Малютка Клоппик,невесть откуда пронюхавший о пироге, путался у них под ногами и, в качествеотвлекающего маневра дергая Пупсикову за юбку, пытался стащить банку сповидлом.

Наконец пирог был украшен и посажен в пышущую жаром русскуюпечь. Проголодавшаяся Таня, пропустившая из-за пирога ужин, нашла на подоконникетарелку с котлетой и потянулась к ней.

– Эй, чего ты ее лопаешь? Она, во-первых, вчерашняя,во-вторых, холодная, в-третьих, я сам собирался ее съесть! – веселозавопил Ванька.

Он только что вбежал в гостиную в отличном настроении и сталпоказывать самозатачивающийся перочинный ножик, который по его просьбе выковалидля Ягуна домовые.

Малютка Клоппик подбежал к печке и быстро отодвинулзаслонку. Пользуясь, что внимание Тани и Дуси Пупсиковой отвлечено Ванькой, онзачерпнул ладонью яблочного повидла, проковырял дыру в шоколадной глазури и,хикикая, убежал в неизвестном направлении.

– Вот мерзкий профессор! Никогда не ожидала от Клоппа ничегохорошего, даже когда он был главой темного отделения! – с негодованиемпроизнесла Пупсикова.

* * *