Узнав о гибели василиска, отдел по защите магическихживотных Магщества Продрыглых Магций выразил Пупперу магщественное порицание иоштрафовал его на полпуда жабьих бородавок. Событие это вызвало множествооткликов в прессе. Грызиана Припятская даже побывала на месте гибели василискаи сделала по зудильнику спецрепортаж. Издательство же, специализирующееся накалендариках с Гурием, выпустило по этому случаю книгу.

Накормив прожорливого жар-птица, Ванька пересадил его наплечо Пажу и плюхнулся на кровать Гробыни Склеповой.

Самой Гробыни в комнате не было. Она уже несколько днейподлизывалась к библиотекарю Абдулле, строя планы охмурить с его помощьюПуппера. Старый джинн знал массу запрещенных заклинаний. Кроме того, поТибидохсу давно ходили слухи, что где-то в глубине его библиотеки скрыты старыекниги – такие опасные, что Древнир в свое время приказал их сжечь, нохитроумный джинн предусмотрительно укрыл их в безопасном месте, превратив вочто-то незначительное.

* * *

После матча с невидимками, когда Таня, спасая Гурия, забиламяч собственному дракону, в ее жизни что-то изменилось, будто кто-торешительно, не спрашивая разрешения, перевернул уже исписанную страницу. Таняотчетливо осознавала, что с ней что-то происходит, но не могла понять, что,почему и когда этому наступит конец.

Она менялась, перетекала из чего-то или куда-то – именнотаким было внутреннее ощущение – и плохо узнавала саму себя. Все валилось у нееиз рук. Она даже с горя взялась было за учебу, но и это не заглушало жуткоговнутреннего недовольства собой. Недаром Ягге утверждала, что для подросткаизлишне много копаться в себе – все равно что для взрослого пить горькую.

Внешне же глобальная перемена состояла в том, что Таня ушлаиз драконбольной команды. Она понимала: Соловей никогда не сможет до концапростить, что из-за ее нелепого, непредсказуемого поступка сорвалась мечта всейего жизни – команда не победила в чемпионате и не получила кубок… В те дни,когда она пыталась возобновить тренировки, довольно часто О.Разбойник, неудержавшись, ляпал что-нибудь в таком духе: «Активнее, ребятки! Атакуйтедракона! Нечего с ним нянчиться, это вам не Пуппер!» Более того, острый на языкСоловей шел даже дальше, и часто можно было услышать что-нибудь вроде:«Семь-Пень-Дыр! Чего ты уставился на меня, как Танька на Гурия? Играй давай,шевелись!»

Разумеется, Гробыня, Жора Жикин, Рита Шито-Крыто и всякиепрочие зубоскалы немедленно добавляли к этим шуточкам дюжину своих. Таня неотвечала. Ей все как-то стало безразлично. Она и к шуткам относилась,закованная в броню своего безразличия.

Но все равно какие-то, самые злые шутки проникали поднравственную броню, которая только казалась прочной, и разъедали ей душу.Обидевшись на тренера, Таня ушла. Ушла, даже не поговорив с ним, а простопередав Разбойнику через Ягуна записку. После этой записки она дважды ловила насебе за обедом задумчивый и невеселый взгляд Соловья, устремленный на нее спреподавательского столика. Ей казалось, Соловей размышляет, подойти или нет.Но он так и не подошел. Таня тоже держалась в стороне.

Назло Тане, а может быть, и самому себе, тренер пригласил вкоманду Верку Попугаеву. Всякий раз, стартуя, Верка визжала так громко, что вТибидохсе дрожали стекла. Попугаева и сама по себе была не прочь повизжать – вданном же случае этот визг был вполне оправдан. Верке достался реактивныйпылесос – самый мощный из всех, что можно было выписать в магазине Мага Зины наЛысой Горе. Стоило чуть-чуть перегазовать или произнести не то заклинание, какпылесос немедленно таранил магический купол. Именно поэтому Верка летала вшлеме Ахилла и нагруднике Патрокла, а на поле дежурили санитарные джинны. Вожидании своего часа они позевывали, поплевывали в пространство и чертилибосыми пальцами на песке всякие кабалистические знаки.

Каждый день в четыре часа начинались тренировки, и тогдаТаня старалась не подходить к окну или, зная, что это все равно невозможно,силой гнала себя в читальный зал. Там не было окон и вообще мало что было,кроме спертого воздуха, в котором плавала древняя книжная пыль. От пыли щипалов горле и чесались глаза. За стенкой подозрительно сморкался и, изобретаяпроклятья, бубнил что-то себе под нос джинн Абдулла.

Незадолго до дня рождения Ягуна Таня встретила в библиотекеШурасика. Первый ученик Тибидохса, занесенный в вечный реестр пятидесяти самыхзначительных ботаников подлунного мира, любил тишину и уединение читальногозала, в котором в период между сессиями редко кого можно было встретить.Однако, если Таня пряталась за книгами от самой себя, от собственных чувств имыслей, для Шурасика библиотека Абдуллы была просто дом родной. Ему единственномуиз всей школы сумасшедший джинн разрешал ходить между стеллажами, где емувздумается, и даже забредать в закрытый фонд.

– Все равно от Шурасика ничего не спрячешь! Он дотошный,просто вылитый я! Ненавижу такие мерзкие въедливые характеры и таких кошмарныхнастырных типов! – рассказывал всем Абдулла, втайне ужасно довольный, чтоу него появился такой преемник.

К Тане Шурасик относился неплохо. Всегда пересаживалсяпоближе, когда она появлялась в библиотеке, и галантно осведомлялся, не нужноли ей что-нибудь записать карандашом. Карандаш у Шурасика был особенный – сгрифелем, сплетенным из семи последних солнечных лучей перед полнымзатмением, – тем самым, о котором упоминается в «Слове о полку Игореве».Заклинания, записанные таким карандашом, не исчезали с бумаги, как этопроисходило, когда кто-то пытался сделать это гусиным пером или ручкой.

Упомянутый карандаш был из секретных черномагических запасовпрофессора Клоппа, безвременно впавшего в младенчество. Пару недель назадкарандашик вместе с другими сокровищами своего предтечи обнаружил малюткаКлоппик – и променял Шурасику на жвачку с вечным вкусом, которую уже спустяполчаса потерял, попытавшись накормить ею Сарданапалова сфинкса.

Когда Таня отказалась от карандаша, Шурасик проницательноуставился на нее:

– Гроттер, что с тобой такое?

– Да так, настроения нет, – ответила Таня, думая одраконболе.

– АГА! НАСТРОЕНИЯ! Это потому, что ты тайно влюблена вПуппера! – авторитетно заявил Шурасик. – Если нет, зачем ты спаслаего во время матча? Ну провел бы он пару часов в пузе у Гоярына – не расклеилсябы. Пупперы, они прочные!

– Что? Я влюблена в Пуппера? Ты больной! Сиди читай, покабуковки не разбежались от такого психа! – взвилась Таня.

Шурасик поправил очки с толстыми стеклами-лупами – толщестекла были только у Зубодерихи.

– Видишь ли, дщерь моя, психология бессознательного – этосовсем не то, что психология сознательного, – ничуть не обидевшись, сказалон. – Профессор Зигмунд…

– Клопп? – поразилась Таня, от удивления прощаяШурасику «дщерь мою». Она и не предполагала, что глава темного отделения еще илитератор.