— Пятый, пятый, звонили с КПП. Они проехали. Как слышишь? Прием.

Женщина мгновенно выхватила из кармана куртки пистолет. От почти бесшумных выстрелов трава вздрогнула и замерла.

Далее действие развивалось следующим образом:

Трое омоновцев ринулись к месту лежки пятого. Возле трупа был обнаружен брошенный пистолет-пулемет ОЦ-22. И в это время мимо расконспирированной лежки промчался на бешеной скорости тот самый «гранд-чероки», ради которого и была затеяна операция. Промчался, унося «на борту» не менее десяти килограммов героина. Господа Пакальнис скрылись. Служебный пес Анвар взял было след, но вскоре потерял его на берегу реки Наровы. В багажнике брошенного «сааба» под запасным колесом, в промасленной тряпице был обнаружен пакет, содержащий более четырехсот тысяч долларов.

Они выплыли на российский берег в районе Иван-городской крепости, у полуразрушенного сооружения с башнями по периметру. Вскарабкались по высокому, осклизлому берегу, обдирая руки и ноги.

— Где оружие? — спросил мужчина.

— Я бросила его там же, — тяжело дыша, отвечала женщина.

— Это плохо. Остались отпечатки.

— Я обтерла его рукавом.

— Где мой мобильник? А, черт, он, видно, выпал в воду. Мы отрезаны. Ни с кем не связаться.

— Нужно добраться до тети Марты, — дрожа от холода, проговорила Ольга. — Остальное — фигня. Главное, добраться до нее, — как заклинание, повторила она.

По Ивангороду был объявлен план «Перехват» с приметами преступников, но эта мера оказалась запоздалой. Ольга и Владис Пакальнис словно сквозь землю провалились.

Аня Лаврова собиралась на день рождения. Были даже куплены новые босоножки. А подарок имениннику выбирался долго и тщательно. В конце концов она остановила свой выбор на курительной трубке, которую приглядела в небольшом магазинчике возле метро.

Субботним утром она и отправилась за покупкой. Знала, что Толя курит. Вот пусть делает это красиво. Трубка была светло-кофейного цвета, изящной формы. К ней прилагался мешочек с табаком и еще какими-то причиндалами.

— Вот, это для того, чтобы прочищать канал трубки, это — набивать ее табаком, — объясняла приветливая продавщица.

Подарок вышел весьма дорогим, но и дни рождения случаются не каждый день. Еще следовало купить цветы. Из телефонного разговора с Толей Аня узнала, что его мама два года тому назад умерла, а отец уехал в Израиль к старшему сыну. Букет предусматривался только один, для Гуси (вот как правильно, вспомнила Аня). Оказалось, у нее есть все-таки человеческое имя — Нина. А Гуся — это от девичьей фамилии Гусинская. Это Аня выяснила из того же разговора. Не станешь же называть незнакомую женщину Гусей. Аня купила букет из ярко-желтых ромашковых хризантем и темно синих ирисов — очень нарядно и не очень дорого, да и денег оставалось в обрез, и направилась к дому.

Напротив парадной стояла машина «скорой помощи». Аня взлетела на третий этаж, не чуя под собой ног. Дверь в квартиру была приоткрыта, оттуда слышались голоса. Аня увидела белые спины медработников, стоявших у дивана в маминой комнате, и соседку.

— Анечка, не волнуйся, все в порядке! — обернулась к ней соседка.

— Что в порядке? — вскричала Аня, проталкиваясь к маме.

Мама полулежала бледная, в испачканной землей юбке. Но глаза ее были открыты и смотрели на Аню виновато.

— Что случилось?

— Не кричите. Вы ее дочь? — обернулась к Ане строгая докторица.

— Да. Мама, ты меня слышишь?

— Слышу, доченька, — тихо откликнулась Валентина Ивановна. — Вот, доктор говорит, что нужно в больницу. Я согласна.

— У вашей мамы очень низкое давление. Мы его сначала определить даже не могли. Ее нужно госпитализировать, — подтвердила врачиха. — Это понятно?

— Да, конечно. А от чего это может быть, доктор?

— Это может быть от внутреннего кровотечения.

— От какого? — тупо спросила Аня.

— Этого я вам сказать не могу. Для этого и нужно обследоваться, — она отвела глаза. — Так вы согласны? Тогда собирайтесь.

Аня только сейчас заметила, что все держит в руках букет. Она положила его на стол, пытаясь собраться с мыслями.

— Ты самое необходимое в сумку кинь, — советовала соседка. — Туалетные принадлежности там, смену белья, халатик, носки. Чай, сахар. А как в палату Валентину Ивановну определят, сбегаешь, купишь продуктов.

— А почему у нее юбка грязная? — все так же заторможенно спросила Аня.

— Так она во дворе сознание потеряла. Я ее увидела. Иду из магазина, а она лежит. С Мариной из пятой квартиры привели ее в чувство кое-как. А Маринкин муж Валентину Ивановну в квартиру на руках донес, она идти не могла. Отсюда уже «скорую» вызвали. И еще хорошо, что так-то! А если бы она одна в квартире? И врача не вызвать, и дверь не открыть.

— Галина Михайловна, я вам оставлю ключ запасной от нашей квартиры на всякий случай. Мало ли что. Мама выпишется, я не всегда дома…

— Оставляй, — кивнула соседка. — Это ж не сию минуту. Давай я тебе помогу вещи собрать.

Уже в салоне «скорой» в Аниной сумочке запиликал мобильный.

— Лавруша, ты где? — прокаркал в трубку Скотников. — Мы вокруг стола ходим, не садимся…

— Толик…

— Только не говори, что не придешь! — каким-то даже грозным голосом перебил ее Скотников.

— Не приду, Солечка. Я сейчас маму в больницу везу. Извини уж.

— Вот как… А что случилось?

— Я потом перезвоню тебе. Вы там отмечайте.

— Может, попозже подъедешь?

— Нет, не получится. Я тебя в другой день поздравлю. И подарок вручу. Он тебе понравится. Все, целую. Всем привет.

— Ну вот, я тебе день испортила, — виновато улыбнулась лежавшая на носилках Валентина Ивановна.

— Глупости-то не говорите, мама! — строго ответила Аня.

Через два часа Валентина Ивановна находилась уже в трехместной, вполне чистенькой и просторной палате. Кроме нее там были седая опрятная дама лет семидесяти и молодая, очень бледная и худенькая женщина. На прикроватную мамину тумбочку Аня водрузила желто-синий букет.

— Что это у вас за праздник? — поинтересовалась медсестра, вкатывая штатив с капельницей.

— Это для общего тонуса, — ответила Аня, уступая место у маминой кровати.

— А-а, если для тонуса, это можно, — пробормотала медсестра, разглядывая вены на руке Валентины Ивановны. Аня вдруг увидела, что рука у мамы худенькая, вены бледные и почти не видны. И пронзительное чувство страха и жалости охватило ее.

— Мамочка, я пока выйду, чтобы не мешать.