— Ну, извини, старик! Это я погорячился. Переживаю за тебя. Хочу тебе помочь.

— Это как же? — Нережко поднял на Толю осоловевшие глаза.

— Вот ты сидишь в своем НИИ электриком. Штаны там просиживаешь семь часов кряду. А слабо свою жизнь изменить? Круто! На сто восемьдесят! Вкалывать придется много, но зато и башли настоящие пойдут. Хозяином жизни себя почувствуешь, а не заложником ситуации! — вдохновился Скотников.

— Почему слабо? Мне не слабо. А что значит — настоящие башли? Это «скоко будет в граммах»?

— Ну, для начала триста в неделю. Это как тебе?

— А что. делать-то? Как такую капусту стричь?

— А бывает и больше! — словно не слышал его Скотников. — Это как работать.

— Да что за работа такая? Бандюганов охранять?

— Фи, какая гадость. Что ты несешь? При чем здесь бандюганы?

— А что, по специальности, что ли? Что-то я не видел объявлений, что требуются электрики на триста баксов в неделю.

— А кто говорит про электриков? Я о другом: вообще жизнь изменить. И специальность тоже. Я вот изменил.

— Так у тебя никакой специальности и нет, — простодушно ответил Нережко.

— Это ты зря. Я, в отличие от тебя, английский в нашей спецшколе выучил хорошо. И могу зарабатывать «языком». Но нашел себе дело гораздо более выгодное.

— Да что за дело-то? Что ты все вокруг да около? Расскажи, если помочь хочешь.

— Нет, брат, об этом в баре, за кружкой пива не рассказывают. Деньги любят тишину — слышал? Одно могу сказать, я с этой работой справляюсь. Я в бизнесе всего два месяца, а уже иномарку покупаю. А ты не дурнее меня. Так что тоже смог бы. Только захотеть нужно. Зад от стула оторвать, пошевелиться…

— Хватит про зад! — огрызнулся Нережко. — Тебя-то друзья пристроили, а меня кто пристроит?

Скотников помолчал, отхлебнул пива.

— Я могу о тебе с руководством поговорить, ты мне не чужой. Все же десять лет за одной партой, это не хрен собачий, как говорится. Но учти, отбор очень жесткий. К нам единицы попадают. Так что гарантировать ничего не могу. А поговорить… что ж, это можно. Па-апыт-ка нэ пэтка, правда, Лаврентий Палыч? — закончил Скотников с грузинским акцентом.

— Ну… Ты это… поговори. Только намекни хоть, что делать нужно? А то, сам знаешь, где большие деньги крутятся, там и выстрелы гремят.

— Не звезди! Я никаким криминалом ни за какие бабки заниматься бы не стал. У меня тоже семья. И сыну тоже шестнадцать, как твоей Надюшке. Его еще на ноги поставить нужно. Чем конкретно заниматься придется — это я тебе не скажу. А о фирме пару слов могу сказать. Что такое Ротари-клуб, знаешь?

— Ну… — задумался Нережко. — Это за границей. Элитарные такие клубы. Закрытые. Денежные… России какой-то Ротари-клуб башли отстегивал.

— Все верно, элитарный, закрытый, денежный. Клуб, где собираются люди близких взглядов. В процессе его существования было выработано некое ноу-хау, позволяющее еще и деньги зарабатывать в процессе приятного общения. Вот, примерно, о таком клубе и идет речь. Больше ничего сказать не могу. Если каждому все рассказывать, завтра таких клубов на каждом шагу пооткрывают. По рублю пучок.

— А как туда попасть? — насторожился Нережко. — Небось, взнос какой-нибудь вступительный нужен? Тонн на пять?

— Не свисти, когда мотива не знаешь! — оборвал его Анатолий. — И вообще, тебе работа нужна или информация? Ладно, заболтались мы. Я Гусе обещал с уборкой помочь.

Скотников отодвинул пустую кружку.

— Подожди! Так как с работой-то? Ты мне ничего толком так и не сказал… — Виктор пытался сосредоточиться.

— Позвони, — небрежно откликнулся Скотников. — Я переговорю, раз обещал. Только, боюсь, слабо тебе. Так и будешь в своем НИИ гнить, в своей двухкомнатной. Так и будете друг друга, как пауки в банке, грызть. Так и будешь пивом наливаться. Ладно, ладно, что рожу вытянул? Это я шучу так. Это я любя. Я ж за тебя переживаю. Созреешь, звони. Учти, вакансий мало. Скоро все ниши заняты будут. Так что каждый сам кузнец своего счастья. Ну, побегу я, лады? А то Гуся ругаться будет. А ты допивай спокойно пивко и думай над моими словами.

Домой Анатолий вернулся в весьма приподнятом настроении.

— Где тебя носило? — вызверилась было Гуся.

— Спокойно, Маша, я Дубровский! Окучивание Нережко прошло по всем законам жанра. Господи, как он меня утомил своими паузами! Но я его расшевелил. Заинтересовал, заинтриговал, заи…

— Прекрати фиглярствовать! Ты его прокассировал?

— Нет. Еще рано. Что говорит Третьякова? Гостя готовить нужно. Это как пирог — и сырой плохо, и пригорелый — тоже. Витька еще сыроват. Но перспективен. Никуда от нас не денется. Представляешь урода: свел под одной крышей взрослую дочь от первого брака и вторую жену с пасынком. Эта компания его быстро до кондиции доведет, чует мое сердце!

— Это еще когда! Жаль, что Лаврова твоя не пришла. Она тебя любит любовью брата, а может быть, еще нежней… Может, ее сразу удалось бы…

— Не кощунствуй! Она меня, правда, как брата… Но здесь форс-мажор, никуда не денешься. Так ведь жизнь сегодня не заканчивается. Раз мамаша ее в больницу попала, значит, лекарства будут нужны, то есть деньги. Надо просто держать руку на пульсе. Что говорит Третьякова? Важен момент! Попал в нужный момент — клиент твой. Давай-ка бизнес-план. Отметим Нережко. А то в понедельник на семинар, а отчитываться нечем.

Успехи наши пока не оглушительны, но лед тронулся, чует мое сердце!

— Твои бы слова да Богу в уши! А то я на этот праздничек всю зарплату угрохала. Из пушек по воробьям — вот как это называется. А эта-то Шнеерсониха… Так мой стол оглядывала, паскуда, как будто в подвал к бомжам попала. Лярва! Были ли бы у меня ее деньжищи…

— Будут! Еще и не такие будут! Мы только в начале! Нужно верить, ты же сама говорила!

— Ладно. Будем верить. Что нам остается? Хорошо, Мишенька на даче. Мы с тобой как-нибудь продержимся.

— Конечно, Гусенька моя, пусенька моя, сладюсенька моя, — засюсюкал Скотников, обнимая обширное теплое тело.

— Ладно, ладно, это потом, — как от комара, отмахнулась от щуплого мужа дородная Гуся. — Сначала Лавровой своей позвони. Пусть она твою заботу чувствует.

— Есть, мой генерал!

— Странно, ее и дома нет, — растерянно проговорил он, слушая длинные гудки. — Неужели в больнице до сих пор? Странно, и «труба» не отвечает.

— Ну да, щас! Десять вечера! Небось забросила мамашу на койку и срыла куда-то на сторону твоя Лаврова. За ней, видно, глаз да глаз нужен. Завтра позвони. Отметь в бизнес-плане.

Скотников послушно полез за бумагой.

Аня Лаврова действительно «срыла на сторону», как выразилась неотягощенная хорошим воспитанием Гуся, привыкшая к тому же иметь дело с венерическими больными — людьми напуганными, зависимыми от доктора и посему покорно сносящими хамство. Но это так, к слову.