А Таня пошла в класс. Про макулатуру она забыла, и одинокий сверток в четыре с половиной килограмма так и остался валяться посредине школьного двора. Что объясняла на математике учительница – она не слышала. Выйдя после урока, Таня с удивлением обнаружила, что брат ждет ее в коридоре. Раньше он никогда не спускался к ней на этаж! Таня радостно подбежала к нему, но Серега нахмурился.

– Почему меня не позвала? – буркнул он, глядя куда-то в сторону.

– Тебя? – растерялась Таня. – Не знаю… Ты ушел…

Она поняла – брат расстроен, что не заступился за нее сам. А что это было бы? Да ужас просто! Наверняка, Филин Сережку побил бы…

– Чё он тебе сделал? Где болит? – допытывался Серега.

– Ничего… толкнул, я упала… – Таня показала ему ссадины на руке и ноге. – Гольфы вот… Сереж! А что Костя? Что директор сказала?

– Что, что… Мать в школу! За избиение.

– За… что?? – Таня задохнулась от возмущения и затараторила быстро-быстро:

– Это же он, Филин… Это же он! Костя ведь заступился! Надо ведь объяснить, сказать!

– Да без тебя сказали уже, – досадливо поморщился брат. – Ты что, не знаешь, кто у этого урода дядя? Все равно Лебедев виноват будет. Ладно… пойду, звонок скоро, а у меня физика.

Таня не помнила, как отсидела в этот день уроки. Вечером она не выдержала и всё выложила маме. Отцу решили не говорить – не дай Бог, еще отправится на разборки к родителям Филина. На другой день мама отпросилась с работы и сама сходила к директору, устроила там скандал, кричала, что таким, как Филин, место в детской колонии, а не в школе, и что она будет писать заявление в милицию. Вернувшись, мама рассказала, как директор – умная, суровая тетка, откровенно призналась разгневанной Звягинцевой, что с Филиным ничего сделать не может. «Слава Богу, – тихо добавила директриса, – скоро выпускной, и школа избавится от этого «сокровища».

Рассказ принес Тане утешение – вскользь мама оборонила, что Лебедеву ничего не будет, просто школа обязана была среагировать на драку.

– Конечно, спасибо твоему Костику, что вступился за девочку, – поджав губы, мама обращалась теперь к Сереге. – Но знаешь, что сказала директор? Лебедев этот – не многим лучше. В общественных делах не участвует, комсомолец – только на бумажке, мама у него с этой церковью мозги ему запудрила, наверное… Драка – тоже не первая, ему лишь бы в проблему ввязаться. И чего ты в нем нашел? Вот увидишь, и тебя втянет во что-нибудь!

– С кем хочу, с тем и дружу! – заявил Серега, насупившись. – Заметь – никто за Таньку не заступился, только он.

Девочка только энергично кивала головой, поддерживая брата. Нет, ну надо же быть такими неблагодарными! И какая разница, кто у Костика мама? Сам-то он в церковь не ходит, а дети за родителей не отвечают, вот!

Она потом еще долго переживала – не подкараулит ли чудовище Костю где-нибудь в переулке; а встретив своего спасителя в школе, благодарно заглядывала ему в глаза. А Лебедев по-прежнему не замечал ее и только, приходя в гости, бросал небрежно: «Привет, малявка!» Тане даже казалось, что он и вовсе не помнит, что защитил тогда от Филина именно ее. Но зато она теперь твердо знала: на всем белом свете нет никого лучше, сильнее и храбрее, чем Костя Лебедев!

* * *

В тот день, чудесно спасенная, Таня решила, что никогда и никого не будет любить, только Костика. Ей хотелось закрепить это решение, сделать его чем-то вроде клятвы. Таня слышала, что папа всегда говорил маме, когда обещал что-то: «Ей-богу, завтра сделаю! (принесу, куплю, починю)». Она подошла к отцу и спросила:

– Пап! А что такое «Ейбогу»?

– Ну… это приговорка такая. Вроде как Богом клянешься, – рассеянно ответил отец.

У телевизора давно отлетела ручка, и он переключал программы с помощью плоскогубцев. Кажется, снова барахлила антенна, и изображение прыгало. Раздраженный, отец стукнул сверху кулаком по корпусу, и неестественно вытянутые на экране футболисты на одну секунду приняли нормальный вид.

– А как клясться Богом? – почему-то испугалась девочка. – Разве так можно?

Слова отца вызвали у нее странный, почти суеверный страх. И даже не потому, что слово «Бог» было каким-то неприятным и запретным – на уроке им объяснили, что Бога нет, а злые, подлые попы специально внушали рабочим всякие глупости, чтобы несчастные терпели эксплуатацию и не возмущались своей долей.

Нет, для Тани это слово звучало так странно совсем по другой причине. Она не очень-то поверила тогда учительнице. Человек произошел от обезьяны? Сомнительно. Ну, разве что только Филин…

Бог… Это похоже на то, когда смотришь в звездное небо летней ночью на даче, а звезд – тысячи, миллиарды, триллионы. Они так близко, так далеко, и невольно думаешь: «Что это? Как такое может быть? Кто мог такое придумать? Как это появилось – само? И от кого вообще зависит все, что происходит и будет происходить в жизни?»

С церковью и с тем, во что верит Костина мама, Таня Бога не связывала. Церковь – это нечто темное, душное, где пахнет ладаном, поют что-то непонятное, а неприятные бабульки в платочках толкаются и злобно шепчут: «Ходют тут без косынки!» Они с мамой частенько заглядывали в поселковый храм, когда жили летом на даче – просто из любопытства.

– Бога нет, – рассеянно отвечал отец. – Просто люди за годы мракобесия привыкли думать, что это Он наказывает или поощряет их за плохие или хорошие поступки. Поэтому и клялись Его именем – чтобы уже не нарушать обещаний. Отсюда и пошло «ей-Богу».

– А откуда люди знали, что Он считает плохим, а что хорошим?

Отец, наконец, положил плоскогубцы и поднял на нее глаза:

– Что за дурацкие вопросы? Все, что на самом деле хорошо – считалось от Бога, вот и все.

– А как все узнали, что это хорошо? – допытывалась Таня. – И как мне, например, это узнать?

– Слушай. Ты у нас пионерка, кажется? Прочитай, что у тебя в пионерской клятве написано. А Бога никакого нет. И не вздумай где-нибудь спрашивать – решат, что мы дома такие разговоры ведем.

Не верить отцу она, конечно же, не могла. Таня послушно достала красную книжечку, по которой готовилась к вступлению в пионеры. На обложке была нарисована пятиконечная красная звезда с крошечным Ильичом посередине, а на первой страничке написан текст клятвы.

Ага… Раз Бога нет, можно поклясться Ленину. В конце концов, он великий, бессмертный (жил, жив и будет жить!), столько сделал для людей и совсем не виноват, например, что никто в школе не хочет быть искренним пионером. Кстати, надо подумать потом: а как это – бессмертный? Он ведь был человек и умер? А в туалет он ходил, интересно?

Таня сама испугалась своим крамольным, кощунственным мыслям. Она прогнала сомнения, даже помотала головой, чтобы не думать. Потом закрыла в комнате дверь, достала учебник, на первой странице которого был напечатан портрет вождя. Поставила его на подставку и тихим шепотом произнесла, обращаясь при этом почему-то не к Ленину, а к Костику: «Торжественно обещаю тебе, Костя Лебедев. Буду любить тебя всегда!»