class="p1">В квартире духота стоит,

Ребенок где-то плачет.

Доносит ветер из окон

Обрывки модных песен

Обломовский нисходит сон

Средь пожелтевших кресел.

И снова духота кругом.

В асфальте никнут травы.

Но проворчавший дальний гром

Шлет весть о свежести дубравы.

* * *

Москва. Юго-Западная.

За городской чертой поля,

Лесов темнеющих дыханье,

И на шоссе огней мельканье,

И пахнет мятою земля.

И по тропинке в даль уйдешь…

От трав ночных исходит свежесть.

И в небе, и в полях безбрежность,

И тихий звездопад, как дождь.

А, возвратившись, входишь в город,

Залитый светом, неживой.

Поля, задернутые шторой,

Остались за его чертой.

Здесь, в спящем городе пустом

Свой мир, свои ночные были.

И спят стада автомобилей,

Как табуны коней, в ночном.

* * *

Курортный мотив

Как-будто, занавес раздвинулся неслышно,

И моря даль открылась с высоты.

Вдоль побережья кипарисов пышных

На фоне неба темные следы.

Спит море в окаймленье кипарисов,

Как чаша, налитая до краев,

И корабли качаются у пирсов,

Приплывшие от дальних берегов.

И города вечернего у моря

Гигантское открылось полотно,

Где, с греческими статуями споря,

Пьют юноши понтийское вино.

Где ожила, как карта побережья,

Вся панорама неба и воды:

Морские пляжи, горы в шапках снежных,

И виноградники в долинах, и сады.

Здесь знаки для судьбы благоприятны,

Морскую гладь чуть морщит легкий бриз,

И кажется вся жизнь, весь мир театром,

Ожившей декорацией кулис.

* * *

Адлер

Сверкает огнями курорт,

Гремит, поет, зазывает.

Безумствует праздный народ

И деньги на ветер швыряет.

Здесь бешеный ритм дискотек,

И медленный блюз ресторанов,

И бал правят власть и успех,

И слава курортных романов.

И море, и горы кругом,

И пальмы, и звонкий Каррерас.

Сверкает огнем и рублем,

Бушует кавказский Лас-Вегас.

4. «Боровские стансы»

* * *

В глуши, за Боровском старинным,

В забытых Господом местах

Живут как в песне заунывной:

То ль наяву, то ль в полуснах.

Здесь редко пропылит машина

И пешеход здесь редкий гость.

А с поездами и поныне

Столетие не прижилось.

Лишь на заре и на закате

Вдоль леса стадо пробредет

И дождь, как из ведра окатит,

И по грибы сосед пойдет.

И вновь трехъярусное небо,

Все в величавых облаках,

Откроет сонных далей негу.

И стрелки встанут на часах.

* * *

Зеленино

Дорога в лужах, мелкий дождик

И на полях вокруг туман.

В лесу грибы растут, как дрожжи,

И трав некошеных бурьян.

Живем мы в доме, под горою,

У неглубокого ручья,

Где мало изб, живут порою

Два-три семейства старичья.

И склон, заросший буреломом,

Сжимает дом большой дугой.

За покосившимся забором

В мой рост крапива с лебедой.

Гигантские, как дирижабли.

Здесь зреют тыквы, кабачки,

И греются на грядках жабы

А на скамейках пауки.

Здесь радуга встает, горя

Над домом дачным, над полями,

И мокрая в ответ земля

Блестит в просветах под лучами.

* * *

Лежу я в зарослях крапивы

На берегу ручья,

Где надо мной склонились ивы

У самого плеча.

Летают над водой стрекозы,

Улитки проползли.

Вдали посверкивают грозы

Аж на краю земли,

И тишина, как в день творенья

Лишь слышен рыбы плеск,

Тяжелого шмеля гуденье,

Да мотоцикла треск,

Да петухи поют в деревне…

И вновь объемлет слух

Покой морщинистый и древний

Деревьев и старух.

* * *

После грозы деревня спит,

Живой воды напившись.

И край весь ливнями омыт,

Как заново родившись.

И освеженные луга,

Пьянят медовой влагой.

Вновь петухи издалека

Поют, полны отваги.

И в воздухе разлит озон

И горнее сиянье.

Вас пробирает вдруг озноб

От чуда мирозданья.

Вслед сумрак вкрадчивый грядет,

Иссиня – розоватый.

Белесую кудель прядет

С реки туман лохматый.

Ночь зажигает, наконец,

Лампад небесных грозди

И в мир нисходит Бог – Творец

В своей одежде звездной.

* * *

В зарослях черемухи душистой,

Над ручьем, у дремлющего леса

Соловей защелкал голосистый,

Загулял, как молодой повеса.

Кружит голову настой медовый,

Между пальцев лунный свет струится,

И все громче соловей бедовый

Щелкает, заходится, резвится.

И все ближе тайная минута.

Ты теряешь голову, хмелея.

Пал рассудок, в сердце бродит смута,

И пожар в душе бушует злее.

И манят глаза твои, как угли,

Спелою черешней рдеют губы.

Они сладки, сочны и округлы

И пьянят, когда их чуть пригубишь.

Вся гремит волшебная округа.

Ночь в сиянье звездном, в сонной неге.

Мы вдвоем остались в центре круга

В океане, в Ноевом ковчеге…

* * *

А птицы будят пением поля,

И тенькают, и щелкают, трещат,

И пробуют лады на голоса,

И в зарослях беспечно верещат.

Их пеньем беззаботным полон сад,

Заполнены окрестные леса,

И каждый горлом свой выводит лад,

А хором гимны шлют на небеса.

Гудит вся деревенская округа

Под гомон ошалевших птиц.

И парня, загулявшего с подругой,

После напитков крепко клонит ниц,

Где одуванчики, как млечный путь в траве,

И лезет в рост крапива из земли,

И муравьи ползут по мураве,

Не зная, что их ждет в конце пути.

В каком-то вдохновении земля,

И будто ввысь восходит вся природа,

И пеньем птиц полны вокруг поля,

И всем предощущением полета.

* * *

В могучих облачных просторах

Среди холмов деревня спит.

Здесь в небеса открыты шторы

И вечный сон внизу царит.

Здесь все живут под небесами

С природою наедине

И спят с открытыми глазами,

Работают словно во сне.

И в очарованной дремоте

Живут, не ведая забот,

То ли в трудах, то ли в полете,

Пока Господь не призовет.

* * *

Прозрачен воздух деревенский по утрам,

Не замутнен капризной непогодой.

И дышится легко, и дальний стук и гам

Здесь не тревожат спящую природу.

И царствует в деревне первобытный рай.

Роса сверкает на кочнах капусты,

Петух горланит и скрипит сарай,

Крапиву косы подрезают с хрустом.

И у колодца женщина звенит ведром,

Ей ветер вдруг обтягивает платье.

И ставят мужики вопрос ребром

Перед хозяйкой о бутылке и зарплате.

Отходит утро в первобытной простоте,

Приходят вновь хозяйские заботы.

И день приходит