волнист.

В нем каждый стебель значим

И вечен каждый лист.

И полон мир значенья,

Любви и глубины.

И мне предназначенье

Стать частью тишины.

* * *

Черно-белый мир весною

Стал ожившим и цветным.

Дышит он голубизною,

И одет в зеленый дым.

Засияли медью трубы,

Солнца хлынули лучи.

Мир холодный, черствый, грубый

Теплым стал, как калачи.

Платья женщин заиграли

Всеми красками палитр.

И закаты запылали

Жаром огненных селитр.

Открывает мир богатства

Словно в лавке ювелир,

Райских грез цветное царство

Как кино цветного мир.

Восхищен я, но не скрою:

Мне дороже все равно

Чуть наивное, родное,

Черно-белое кино.

* * *

Огни, огни – как шифр Вселенной,

Ночные солнца городов.

Часы идут, но неизменно

Нам дарит жизнь еду и кров.

И время властно верховодит

Пустынным городом ночным.

С лица земли часы уходят:

Один уходят за другим.

Так, все друзья твои уходят.

Ушли… . Один остался ты.

Тебе в оставшиеся годы

Свои оставили черты.

Ты все их в памяти распутай,

Посол среди племен чужих,

О прошлой жизни их и судьбах

Другому веку расскажи.

* * *

Осенний ветер листья гонит

Как будто гонит чьи-то судьбы.

Зачем спасаться от погони?

Не лучше ль вечно скалить зубы

И душу подменив апломбом

От бед общественных и личных,

И даже водородной бомбы

Искать убежища в шашлычных.

А там, там в «Жигулевских» просинь

Глядеть как в дуло пистолета.

Так благороднейшая осень

Становится пивного цвета.

И музыки вся бесконечность –

К осетрам соус и приправа.

Так на вселенную, на вечность

Мы с каждым днем теряем право.

И университеты к черту.

Заменят их универмаги.

Они в фаворе и почете.

Они волшебники и маги.

И с шумом выползают вещи.

И заслоняет смысл реклама.

В нас исчезает кто-то вещий,

Руководивший в детстве нами.

Так даже ты, любви богиня,

Всего лишь пышная блондинка,

Не госпожа и не рабыня,

А «девочка» на вечеринке.

И ничего уж нам не в радость.

Глядим жестокими глазами.

И в двадцать в каждом скептик – Фауст,

А в тридцать – все мы «стариканы».

И вечная за всем погоня.

Себя в себе мы вечно губим…

Смотрите – ветер листья гонит,

Как будто гонит наши судьбы.

9. Вагон из прошлых лет

* * *

Сокольники

Осенние Сокольники:

Толпа, аттракционы,

Жаровни, пиво, столики

И золотые клены.

И новости газетные,

Призывней чем афиши,

Средь увяданья светлого

Чернеют, как кладбища:

Чилийская трагедия,

Переворот в Афинах

Жгут черной интермедией

И выстрелами в спины.

Сокольники, Сокольники.

Здесь в годы довоенные

Входили также новости,

Как «молнии» газетные.

И с черною тревогою

В глазах Пассионарии

Входила в души строгая

Республика Испания.

* * *

Старая фотография

В какой дали все это было.

В бинокль не видно той страны.

Страны той нет и с ней пол-мира

Удачею обделены.

И век другой глядит со снимка,

Где я, мальчишка озорной,

С ребятами стою в обнимку

И шлейф истории за мной…

* * *

Пришелец я из прошлого столетья

И в этом веке, видно, я чужой.

Дитя войны, тревог и лихолетья,

На перепутье вместе со страной.

Возьму с собой из прошлого приметы:

Машинки старой перестук

И патефона у настенного портрета

Негромкий и шипящий звук.

* * *

Памяти командарма

Да, пусть другие рубежи.

Устаревают и вожди.

Другое время, другой настрой

И танковый, не конный строй.

Но снова память про вихрь атак,

И снова конники летят.

Да пусть легенда, не человек,

Пускай лишь тактик, а не стратег

Сорвите шапки, склонить штандарты.

Ушел последний из командармов.

Ушла эпоха, чей стиль – порыв,

Чьи эскадроны идут в прорыв

И все другое совсем не в счет:

Ведь стиль – атака, а не расчет.

* * *

Близ города я на холме стою,

И ощущаю кривизну пространства.

Как будто возвратился я из странствий

И вдаль смотрю в подзорную трубу.

Вот церковь, что родительским перстом

Благословляет путника прибытье.

Я совершаю важное открытье:

Свой город открываю, отчий дом.

Земли так поворачивают ось

И будто протекли уже столетья,

И в мир явились новые созвездья

И все живое бурно разрослось.

Мир, словно, новым зреньем обновлен,

Как мальчик, обернувшийся Атлантом

И новой перекроенною картой

Многоэтажный город вознесен.

Так из глубин земли леса и города

Растут и воспаряют над землею,

И плещет животворная вода,

Полна святых небес голубизною.

* * *

Два коршуна парят высоко,

Высматривая зорким оком

На высоте аэроплана

Чужую жизнь, чужие планы.

Ты перед ними словно раздетый.

От них не скрыть свои секреты,

Как от жены свои романы,

Свои измены, грехи, карманы.

Ты перед ними весь наг до срока,

Как перед тем, пред Божьим оком.

И никуда тебе не скрыться,

Будь человек, ты, зверь, иль птица.

* * *

Город сонный занесен снегами.

Утренние улицы пусты.

Черной кошкой Новый год прошел меж нами.

В старом навсегда осталась ты.

Старый год весь сморщен, худ и шаток.

Тронь, как божий одуванчик улетит.

Выпал он, как жизнь моя, в сухой остаток:

В мишуру, в бумажный конфетти.

И в метро не убраны вагоны,

Во дворах не счищен старый снег.

Новый год. Но к старому перрону

Подкатил вагон из прошлых лет.

Новых встреч он мне не обещает.

С прошлым расстаюсь без жалоб я.

Новый год и новый день встречаю,

И в тоннель уходит колея.