Так, среди подозрений и страха, жила эта красивая женщина в своих царственных чертогах, давно забытая своей родней в далекой Сирии и ненавидимая родственниками мужа здесь, на берегах Понта Эвксинского.

С той самой поры, когда его забрали из женских покоев на мужскую половину дворца, Митридат находился под опекой Тирибаза.

Этот загорелый воин с крючковатым носом, со шрамом на лбу обучал Митридата верховой езде, стрельбе из лука, владению мечом и дротиком. Все прочие педагоги приходили и уходили в определенное время, лишь Тирибаз находился при царском сыне неотлучно. Он даже спал с ним в одной комнате.

Младший брат Митридата рос болезненным мальчиком, поэтому он оставался в гинекее под присмотром врачей и материнских служанок дольше обычного.

Едва Митридату исполнилось двенадцать лет, в его жизни наступил резкий перелом.

Внезапная смерть отца, смятение во дворце, поспешные похороны и последовавшие за всем этим казни произвели на мальчика неизгладимое впечатление. Его красивая мать то лила горькие слезы, то с искаженным от гнева лицом сама допрашивала приведенных под стражей вельмож и их жен. Некоторых она хлестала по лицу веером из страусовых перьев, а какой-то знатной женщине повелела отсечь голову прямо на ступенях дворца.

Палач мигом исполнил приговор царицы.

Митридату запомнился тот страшный миг, когда меч с широким лезвием отделил голову от тела несчастной и она покатилась вниз по ступенькам с разинутым ртом и выпученными от ужаса глазами. Длинные черные косы волочились за ней, как две живые змеи.

Еще двух казненных женщин Митридат увидел на следующее утро. Они лежали на каменных плитах внутреннего дворика нагие, обезглавленные. Рабыни поливали плиты водой, смывая кровь в желобки для дождевой воды.

Митридата поразила не столько смерть этих еще не старых женщин, сколько поведение матери, вышедшей во двор и пинавшей их мертвые тела ногами на глазах у свиты.

В одну из ночей Митридат лег спать один в своей спальне. Слуга, убиравший помещение, сказал ему, что Тирибаза бросили в темницу.

Всю ночь из пиршественного зала доносился гул голосов и печальная музыка — там справляли тризну по умершему царю.

Под утро в спальне Митридата неожиданно появился Тирибаз, одетый как царский стражник. С ним были царский виночерпий Моаферн и конюх Сисина. На обоих были греческие шлемы и панцири. Они живо собрали ничего не понимающего Митридата в дорогу, переговариваясь вполголоса.

На рассвете хлынул дождь. Это помогло беглецам, взявшим в царской конюшне лошадей, незаметно выбраться из Синопы.

Так для юного Митридата началась пора скитаний по дальним селениям, укромным долинам и лесистым склонам гор, где далеко разносится звонкое эхо.

Сначала беглецы избегали встреч с людьми, будь то пастухи или купеческий караван.

Переправившись через широкую реку Галис, они осмелели, поскольку селения вокруг были сплошь каппадокийские. Жители этих мест редко спускались к морскому побережью, и можно было не опасаться, что кто-то донесет людям царицы о трех странных мужчинах и мальчике, явно опасавшихся погони.

Тирибаз объяснял своему воспитаннику их бегство как некую предосторожность от гнева царицы, потерявшей разум.

Митридат поверил Тирибазу, как привык верить всегда. К тому же он сам видел, на что способна его мать, в нее словно вселился злой дух. От ее взглядов Митридату делалось страшно.

Спутники Митридата, бывало, сидя у костра, делились впечатлениями о пережитом, полагая, что мальчик спит. Но Митридат часто притворялся спящим и слышал, что говорили взрослые.

— Не понимаю, зачем ты потащил за собой мальчишку, — говорил Тирибазу Сисина на одной из ночных стоянок, — уж ему-то не грозила смерть в отличие от нас. Мы рискуем, спасая свои жизни, а зачем рисковать ему в столь юные годы?

— Действительно, Тирибаз, — согласился с Сисиной Моаферн, — не лучше ли вернуть Митридата матери? Тогда слуги царицы оставят нас в покое.

— Я понимаю вас, друзья, — молвил Тирибаз, — и потому не осуждаю. Вы вольны покинуть нас с Митридатом, ведь вы оба не давали клятву его отцу находиться неотлучно при мальчике, что бы ни случилось. Конечно, царица Лаодика не желает зла своему сыну. Но, живя рядом с ней, Митридат вряд ли станет мужчиной и воином. Вы же видели, каким растет младший брат Митридата благодаря материнской опеке. Он не держал в руках ни лука, ни стрел, хотя ему уже десять лет. А к лошадям он боится подходить, не то что ездить верхом! Какой же он перс после этого!

— Оба сына нашего царя наполовину греки, ведь мать у них гречанка, — заметил Сисина. — Лаодика хочет дать своему младшему эллинское воспитание, это ее право.

— И все-таки старший сын нашего царя вырастет персом, а не греком, — упрямо произнес Тирибаз. — Так хотят его родственники, уцелевшие после расправ Лаодики, так хотел мой господин, отец Митридата. И так хочу я.

— Теперь понятно, почему ты похитил сына Лаодики, — усмехнулся Моаферн.

— Сколь бы ни были благородны твои цели, Тирибаз, — предостерег Сисина, — ты затеял опасное дело. Боюсь, как бы твоя преданность царю не погубила тебя и царского сына вместе с тобой. Разве мы трое сможем защитить Митридата от всех грядущих опасностей?

— Сомневаюсь, — вновь согласился с конюхом Моаферн. Но Тирибаз верил в свои силы и в способности друзей.

— Ты отличный наездник, Сисина, — говорил он, — благодаря тебе и Митридат сможет стать таким же наездником. Он сможет укротить любого скакуна, ускакать от любой погони. Я обучу Митридата владеть оружием — греческим и персидским. Так обучу, что ему не будет равных! Лишь небесный воитель Саошьянт сможет одолеть его. Моаферн, ты долгое время был лекарем, потом стал царским виночерпием. Отец Митридата приблизил тебя к себе, потому что ты разбираешься в ядах и противоядиях. Тебе по силам отравить кого угодно, тебя же отравить невозможно.

— Да, — промолвил Моаферн, — со мной всегда нужные травы. И потом, я так часто в своей жизни пробовал различные яды, что мой организм привык к ним, как к вину и молоку.

— Вот и я хочу, чтобы организм Митридата был таким же, — сказал Тирибаз. — Я хочу, чтобы никакой яд не мог его убить без всяких противоядий. Только так мы сможем защитить будущего понтийского царя от подлости и предательства.

— Это тоже завещал тебе покойный царь? — спросил Сисина.

— Нет, — ответил Тирибаз, — но вы сами утверждаете, что старшему сыну нашего царя выпала незавидная доля, так давайте подготовим Митридата к грядущим ударам судьбы. И кто знает, может, из него вырастет прославленный царь и полководец, подобный Александру Великому.

Друзья Тирибаза согласились участвовать в его замысле из благодарности и расположения к отцу Митридата, смерть которого была для них, как и для его сына, огромным ударом.