На юго-востоке Оттоманская империя в 1680-х годах была усилиями принца Евгения Савойского отброшена назад на Балканы. На востоке, в России, в 1689 году на престол взошел царь Петр Великий, правивший до 1725 года. Он безжалостной рукой проводил своего рода революционное обновление страны: создавал новую, основанную на западном опыте, систему управления, привлекал специалистов, в том числе военных, из-за границы, организовывал флот, строил блестящую новую столицу. Сам он при этом непрерывно учился. Главные внешнеполитические проблемы Петра — большую часть правления он воевал — шведы и турки. Что касалось Центральной Европы, раскинувшейся за его западными границами, то он был стойким приверженцем сохранения союза с Австрией и с империей.

Эта империя — великая держава в центре Европы, Священная Римская империя, Германская империя, как ее называли в различные эпохи и в разных контекстах[8], — была странным созданием и находилась в удивительном положении.

Империя олицетворяла благородную идею, историческое стремление, светское единение центральноевропейского христианства. На практике еще до реформационного раздела империя была представлена рыхлой федерацией княжеств, каждое из которых являлось личным уделом правящей там фамилии. Концепция национальных государств, которая стала нормой в столетии, последовавшем после Французской революции, тогда не существовала. Карта Германии могла показать центры притяжения родовых имений князей — крупные земельные владения с далеко отстоящими друг от друга фермами, — дополнявшиеся вольными городами империи с дарованными привилегиями и церковными княжествами, наследием Средневековья, где епископы и аббаты обладали светскими полномочиями. Сестра Фридриха была аббатисой Кведлинбургской; герцог Йорк — епископом Оснабрюкским. Империя представляла пеструю смесь территорий, правители которых зачастую обладали разнообразными статусами, правами и титулами: в разных частях собственных владений одновременно и курфюрст, и имперский вассал, и король, а иногда, если князь-выборщик носил сап епископа, глава церкви. Традиции и предпочтения были очень сильны — клановые, семейные, культурные, местные. Люди ощущали себя австрийцами, саксонцами, пруссаками, баварцами.

Однако большинство жителей считали себя также германцами: подданными империи, огромного, аморфного конгломерата, который веками являлся объединяющим символом для многочисленных живущих на большой территории людей, тем не менее отличавшихся друг от друга. Империя была меняющимся и не имеющим определенных границ географическим единством, но она представляла — а значит, представлял и император — центральноевропейский противовес Франции на западе и заслон для христианства от мусульманского мира на востоке. Как символ устремленности к единству — сначала к христианскому единению, позднее — к германскому — империя все еще существовала. Ее границы ко времени рождения Фридриха на севере проходили но побережью Балтики, не считая шведских анклавов и Северного моря, огибая голландские республики Соединенных провинций; на западе — по Рейну, за исключением того места, где Австрийские Нидерланды подводили границы империи к Ла-Маншу; на юге и юго-востоке — но хребтам Альп, а на востоке — по Одеру. Недавно закончившаяся война была ознаменована победами империи, союзницы Британии и победами имперского принца Евгения Савойского.

Империя как таковая и теперь представляла немногим более чем символ, причем архаичный символ. Ее мощь была распылена, и как член Европейского сообщества она являла собой скорее подвижный альянс, чем государство, и, таким образом, демонстрировала структурную слабость. Император был теоретически наделен определенными, в той или иной степени церемониальными полномочиями. Он выполнял функции утверждающей инстанции. Когда, например, Бранденбург-Пруссия преобразовывалась в 1701 году в королевство, то делалось это с согласия императора: другой обладавшей прерогативами власти не было, да ее и не требовалось. Но за рамками простого символа — в качестве настоящего государства — империя уже давно представляла неустойчивую и разобщенную конфедерацию независимых монархов и как консолидированное государственное образование едва ли существовала. В Германии империя с середины двенадцатого столетия, со времен Гогенштауфена Фридриха Барбароссы, почти не обладала реальной властью. Для того чтобы иметь мощную организацию, особенно это касается сферы международной политики, необходимо иметь внутреннюю дисциплину и право принимать решения, обязательные для всей страны. В империи этого не было.

Разобщенность стала явной в ходе Тридцатилетней войны, хоть и закончившейся более чем за шестьдесят лет до рождения Фридриха, однако оставшейся в памяти германцев. Религиозная война между католическими и протестантскими монархами, которая велась с беспощадной жестокостью, в конце концов при-пяла скорее династический, чем религиозный характер, — она у тратила свою первоначальную мотивацию: католики — французские Бурбоны и поддерживавший их протестант — шведский король Густав Адольф выступили против католиков же — Габсбургов и их союзников. Война закончилась в 1648 году Вестфальским миром, достигнутым благодаря компромиссам и истощению ресурсов. По нему Франция получила Эльзас. Империя уступила территории Франции и Швеции, но купила тем самым некоторое внутреннее спокойствие, по меньшей мере с точки зрения невозможности беспорядков на религиозной почве, поскольку был подтвержден принцип «cujus regio, ejus religio» — чья область, того и вера, — записанный в Аугсбургском мирном договоре. Германские государства империи еще в большей степени, чем прежде, стали считать себя независимыми друг от друга во всех смыслах этого слова. Их правители, являясь членами Имперского собрания, «Съезда», во Франкфурте, были признаны независимыми суверенами, полномочными заключать договоры и решать вопросы войны и мира, но они оставались раздробленными и слабыми. Французская и шведская армии зачастую проходили через Германию, не встречая эффективного сопротивления. Турки воспользовались сумятицей и к концу войны оказались у степ Вены.

В период между Вестфальским миром и рождением Фридриха многое изменилось. Турки были отброшены победоносными действиями принца Евгения Савойского. Война за Испанское наследство поубавила аппетиты Франции. Но империя, несмотря на недавние успехи военных кампаний, которые велись от ее имени, оставалась такой же политической фикцией, какой она была все предшествовавшие века. Ее не объединяла религия, а в ряде случаев правитель и его подданные исповедовали разные религии: Германия являлась мешаниной из враждебных друг другу конфессий, некоторые высшие церковные чины в ходе Тридцатилетней войны вынуждены были поменять веру. Империю не объединял общий противник — князья-выборщики Кёльна и Баварии в недавней войне приняли сторону Франции. Ее не объединяла и приверженность правящей династии, поскольку императорский престол, по крайней мере теоретически, был выборным.

В этом-то и заключалось противоречие. Габсбурги, герцоги Австрийские, занимали имперский престол с 1438 года, давая империи преемственность и относительную стабильность, что позитивно контрастировало с хаосом, воцарившимся после правления Гогенштауфенов. Усиление Габсбургов стало одним из выдающихся событий шестнадцатого столетия. Однако время от времени среди германских монархов возникал ропот по поводу попыток Габсбургов, как это им виделось, обращаться с империей как с собственным наследственным королевством, вотчиной Габсбургов. Империя, заявляли они, это собрание независимых суверенов, объединившихся с общего согласия и выбирающих себе старшего, а их