Но почему же петухи улыбаются? Причины не найти. Не сегодня.

В конце концов дверь открылась. Клару легко пропустили внутрь, стоило ей сказать, что она пришла навестить больного, и показать коричневый бумажный пакет, который она держала так, словно внутри была банка варенья. Урок первый: люди никогда не обращают внимания на содержимое емкостей в непритязательной упаковке. Клара покончила со своей работой в мгновение ока. Это оказалось проще, чем она думала. Даже рука не задрожала. Она прошла по коридорам с шахматным полом, вошла в ту самую комнату, которую искала, и увидела всего лишь неподвижную спину своей жертвы, возле окна, в полумгле. Достаточно, чтобы произвести выстрел. Лица жертвы лучше не видеть. Лучше стрелять в силуэт.

Она сделала это, не доставая револьвера из бумажного мешка. Призрак-мститель, убивающий банкой варенья. Везение по мелочам. В комнате прозвучал всего один выстрел. Тело тяжело рухнуло на пол, как будто Клара стреляла в большое пресс-папье. Вообще-то Клара всегда считала, что жертвам полагается падать как-то мягче, как-то пластичнее. Однако, по-видимому, любого новоиспеченного убийцу удивляет и сама процедура, и ее последствия. А это оказалось просто. Как выстрелить в глухую стену.

Повторит ли она это когда-нибудь? Труднее согрешить лишь однажды, чем не согрешить ни разу. Кларе пришли на память слова священника, которому она исповедовалась в последний раз, уже много лет назад. Клара тогда призналась, что ей нравится кататься на велосипеде без нижнего белья и плавно тереться промежностью о седло. Воспоминание пришлось явно некстати. Клара произвела быстрый подсчет, и ей показалось чрезмерным время, прошедшее с тех пор, когда кто-либо обнимал ее за талию и со сладостной настойчивостью притягивал к себе.

Проснись, Клара, проснись!

Клара Миао сдернула с вешалки белый халат и надела, не застегивая пуговиц. Вышла через главную дверь, прячась от взглядов медсестер, собравшихся в садике. На выходе из больницы охранник, полулежавший в своем кресле, жадно докуривал сигаретку; он рассеянно проводил Клару взглядом. Он прощался даже не с ней, а скорее с вырезом ее платья, – по крайней мере, об этом свидетельствовало выражение лица старого похабника. Клара в ответ на ходу слегка взмахнула рукой. Она торопилась. Нахлынуло непреодолимое желание как можно скорее выбраться из этого зловещего здания. Клара шла, склонив голову, – видимо, поэтому ее взгляд упал на цветные стереоочки (первая мысль была: чтобы смотреть затмение), а затем на стопку залистанных журналов «Пентхаус» под очками. «Почувствуй эротику в трех измерениях! Как будто сам попадаешь в фотографию!» Длинный заголовок на одном из журналов все поставил на свои места. Какое там затмение – старик прощался с вырезом ее платья.

Оказавшись снаружи, Клара тотчас же метнулась к машине, дожидавшейся возле мраморных статуй. Резко тронулась. С яростью набрала скорость. По двум красным рельсам ее левого глаза прокатилась слезинка. Солнечных очков недостаточно. Труднее согрешить лишь однажды, чем не согрешить ни разу. Ее успокоила мысль, что банкнота с надписью «третий – не синий» уже несколько раз успела перекочевать из рук в руки. Образ филина снова не давал ей покоя: старинная больница с поднятыми жалюзи грызла ее печень. «Но ведь у настоящих филинов не бывает продольных полосок на глазах, – подумалось Кларе. – Ясное дело, не бывает». Ей все еще казалось, что больница укоряюще смотрит ей вслед.

Клара снова проезжала мимо аэропорта. У нее возникло искушение остаться здесь и улететь без багажа, однако чемоданы были собраны, к тому же Кларе не хотелось хоть что-то оставлять после себя в гостинице. Теперь почти все готово. Заброшенные фабрики. Шоссе с заборами но бокам. Когда Клара второй раз за день переезжала через подъемный мост, она чувствовала себя израненным, окровавленным зверьком во время ночной охоты. Не способным добраться до своей норы.

Ей хотелось оказаться далеко. Только никак не Удавалось избавиться от зловония окружавших город теплиц. Клара высунулась из окна и не без труда распознала самолет компании «Макдоннел-Дуглас», рассекавший небо надвое. «Ornithology». Она хорошо разбиралась в самолетах. Когда Клара была совсем еще ребенком и жила с родителями возле самого тихого в мире аэропорта, дедушка-инженер обучил ее различать модели самолетов. Тем временем машина уже ехала по городу, внимание Клары Миао привлек музыкальный магазин. Она непроизвольно выгнула шею, словно пытаясь увидеть кота внутри пианино.

Котов не было. Хотя если пианино – это гроб, то внутри, возможно, лежал мертвый кот.

И вот наконец гостиница. Клара вставила ключ в замочную скважину. Облегченно вздохнула, убедившись в очевидном: ключ подходил. Всепроникающий запах напомнил ей о том, что нужно сделать в первую очередь: почистить замшевые ботинки, сохнущие на подоконнике, и навсегда покинуть этот город. Когда Клара вошла в гостиную, ей вдруг страшно захотелось прилечь на диванчик и подремать.

Не спи сейчас, Клара, не спи!

Пластинка, забытая на проигрывателе, продолжала крутиться – с иголкой, застрявшей в одной бороздке, на одной улице, не способной двинуться дальше.

Что-то, звучавшее вовсе не плохо, прикрыло ей глаза, и Клара заснула.

Если что-то идет не так, я испытываю физическую боль и чувствую, что потерялся. Все, над чем я так тщательно трудился, превращается почти что в кошмар. И тогда я думаю только о бегстве.

Жоао Жилберту

My throat can't take this sand[3]

Тед Хокинс

Во время войны, прежде чем превратиться в психиатрическую лечебницу, это здание было военным госпиталем. И сам дом, и раскидистые сады, и дворик были обнесены бетонной стеной высотой метра в два с половиной. Снаружи, рядом со стеной, стояли брошенные на произвол судьбы десятки мраморных изваяний – покалеченные кто больше, кто меньше. У большинства статуй не хватало рук, у некоторых были ампутированы ноги, другие по странности судьбы оказались гильотинированы. Когда-то раньше эти фигуры служили любимым аттракционом для городской ребятни. Больше всего по вкусу детям пришлись обезглавленные статуи: они смеялись и устраивали представления, высовывая свои головы на место отрубленных. Но вот уже много месяцев дети здесь не появлялись. Необоснованные опасения родителей, боявшихся, как бы ребятишки не поранились, прыгая по камням, заставили взрослых объявить своим отпрыскам, что статуи олицетворяют собой военнопленных, у которых отняли руки и ноги, чтобы отправить на фронт, в помощь мужественным солдатам-союзникам. Время и заброшенность превратили человеческие останки в камень. В камень, который дети своим щекотанием могли бы воскресить.

Внутри главного зала лечебницы царил легкий запах лекарств, щелока и ацетилена. Особое ощущение только что вычищенной комнаты. От стен отражался голос телевизионного диктора: