варенья. Тёмные глаза девочки были прищурены, плотно сжатые губы побелели, став одного цвета с волосами.

– Новенькая, – сказала она, – ты какая-то странная.

Вандер быстро повернулась к Мейбел, и в груди у неё всё затрепетало. Ей хотелось предостеречь подругу. С Джорджианой Кинч не стоит заговаривать. Сама Вандер ни разу этого не делала, но видела, какая участь ожидала других девочек. Если ты не нравилась Джорджиане – ты не нравилась никому в школе. А Джорджиана не любила тех, кто давал ей отпор.

– Я не странная, – ответила Мейбел. – Ты не подберёшь для меня слова. Для таких, как я, одного слова мало…

Все в классе повернулись и уставились на них. Даже госпожа Гэллоу положила мел. Она смотрела на девочек, вытирая белые пальцы о свою длинную тёмную юбку.

– Я не терплю разговоров на своих уроках, – предупредила она, внимательно глядя на Мейбел.

Вандер почувствовала озноб. Ей казалось, что госпожа Гэллоу смотрит на неё – потому что Мейбел сидела очень близко.

– Ты новенькая, – сказала госпожа Гэллоу, кивнув Мейбел.

– Я Мейбел Клаттершем, – ответила та.

Прошла секунда – ничем не заполненная и в то же время, казалось, насыщенная сразу всем. Госпожа Гэллоу смотрела на Мейбел и почти смотрела на Вандер.

А потом она заговорила. Её голос звучал опасно.

– И всё-таки тебя придётся наказать, – сказала она. – Хоть ты и Мейбел Клаттершем.

И тогда Вандер подала голос – потому что не смогла удержаться, потому что Мейбел была её подругой:

– А Джорджиана? Госпожа Гэллоу, как же Джорджиана?

Никто, кроме Мейбел, не обратил на неё внимания.

Мейбел посмотрела на Вандер и улыбнулась.

– Спасибо, – сказала она. – Ты настоящая подруга. Но я не боюсь.

Когда госпожа Гэллоу вновь принялась писать на доске, Джорджиана медленно повернулась к ним. Глаза у неё были полны стали и зимнего холода.

– Мейбел Клаттершем, – прошипела она, – ты бледная, дохлая, мелкая редиска. Я тебя уничтожу.

Мейбел тут же ответила – словно качнулся маятник метронома:

– Попробуй. Увидишь, что редиска штука едкая.

Джорджиана побагровела. Ноздри у неё раздулись, глаза сузились. Теперь она напоминала разгневанную ягоду белой смородины. Она больше ничего не сказала, но её молчание было страшнее любых слов.

– Какая милая девочка, – пробормотала Мейбел, закатывая глаза.

– Просто змея, – сказала Вандер. – Некоторые называют её Пчелиной маткой, но это неправда. Она злобная кобра-альбинос.

– Я к змеям нормально отношусь, – заверила Мейбел. – По крайней мере, сразу ясно, чего они хотят. А Джорджиана не змея, а кошечка. Белая бархатная шкурка, а под ней клыки и когти.

– Точно, – сказала Вандер. Почему она раньше этого не замечала? – После уроков я останусь с тобой, – добавила она. – Я тебя не брошу.

Мейбел улыбнулась, и Вандер показалось, что сейчас она вспрыгнет на парту и завопит от радости.

Глава 6

Наказание

Вандер и Мейбел сидели в библиотеке. Госпожа Гэллоу, устроившись за столом, читала роман про дом с привидениями и тёмные ночи на болотах. Мейбел и Вандер писали штрафные строчки. «Я буду говорить, только когда меня спрашивают», – написала Вандер – так велела госпожа Гэллоу.

Карандаш у неё стёрся до основания и почти не оставлял следов на бумаге. Но ей нравилось. Она любила оставлять чуть-чуть следов. На уроках Вандер обычно ничего не писала, потому что давно потеряла свой последний карандаш и слишком стеснялась попросить новый. Но Мейбел дала ей один из своих карандашей, и Вандер он очень понравился, хоть и представлял собой слегка пожёванный огрызок.

Но его подарила подруга.

В том-то и дело, правда?

Вандер посмотрела на листок Мейбел, и у неё глаза на лоб полезли. Мейбел писала совсем не то, что было велено. Она писала… что-то своё.

Госпожа Гэллоу рассердится…

– Что ты делаешь? – прошептала Вандер. – Это не те строчки… не то, что сказала госпожа Гэллоу.

Мейбел пожала плечами.

– Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на штрафные строчки, – ответила она шёпотом, завершила последнее слово росчерком, похожим на летящее пёрышко, и протянула листок Вандер.

– Что это? – спросила та.

Написанное было похоже на стихи. Вандер начала читать:

Жизнь слишком мала

Для штрафных строчек

Для клеточек

Для того чтобы быть незначительным

– Не здесь, – быстро сказала Мейбел, забрала листок и, перевернув его, постучала по строчкам пальцем.

То, что было написано на обороте, тоже напоминало стихи.

Что-нибудь украсть

Прыгнуть в небо

Коснуться звезды

Кого-нибудь осчастливить

Швырнуть пирогом

Подержать в руках птенца

Разбить чьё-то сердце

– Что это значит? – спросила Вандер. – Что это такое?

Мейбел снова пожала плечами.

– Разные вещи, – сказала она. – То, что я хочу сделать.

– Зачем? – спросила Вандер.

– Чтобы стать свободной, – ответила Мейбел.

Вандер посмотрела своей новой подруге в глаза.

– Я тебе помогу, – произнесла она.

Глава 7

Холлоу предупреждает

Вандер и Холлоу сидели рядом на изумрудно-зелёной лужайке возле Дирлиф-Холла.

Уже почти настало утро, но луна и звёзды светили ярко, и росинки, висящие на траве, напоминали трепещущих светлячков. В небе кружили птицы – чайки, воробьи и вороны, похожие на Холлоу. Но Холлоу не покидал Вандер.

– Почему ты тоже решила остаться после уроков? – поинтересовался он. – Зачем ты ей помогаешь?

– Потому что Мейбел моя подруга, – ответила Вандер. – Я хочу быть с ней.

– Она этого не оценит. Она принимает тебя как должное. Что бы ты ни делала, как бы ни пыталась её заинтересовать, она уйдёт. От тебя все уходят. Я забочусь о тебе, Вандер. Я не хочу, чтобы ты страдала. Только я всегда остаюсь с тобой.

– Может, я вовсе не желаю, чтобы ты оставался, – тихо сказал Вандер, – раз ты такой мрачный.

Она встала, подобрала длинный подол и пошла вверх по холму, к Дирлиф-Холлу. В руках Вандер держала букет полевых цветов. Она всю ночь собирала их для Мейбел.

После наказания ей не хотелось возвращаться в архив. Не хотелось лежать в уголке за старым шкафом, под одеялом – каким бы прекрасным оно ни казалось в присутствии Мейбел. Вандер вообще не хотелось спать. Она боялась увидеть во сне что-нибудь кроме Мейбел. Пустая трата времени.

Холлоу всю ночь не отходил от неё, и Вандер была рада его обществу. Но теперь, при свете зари, когда усталость запустила свои костлявые пальцы ей в мозг, она соскучилась. Холлоу не умолкая твердил, как ужасна Мейбел. Но Вандер знала, что это неправда.

Солнце встало над Дирлиф-Холлом, сделав его из угольного бронзовым, а потом золотым. Из готического замка он превратился в сказочный дворец.

Вандер затаила дыхание. Она любила эту минуту – когда ночь наконец уступала место великолепию дня. Ночь обладала своей красотой. Алмазные звёзды, идеальная бархатная чернота. Но день… день – это жизнь. И надежда. На рассвете надежда побеждала тьму.

Вандер не уставала надеяться. И что получилось?

Она встретила Мейбел.

– Я не всегда мрачный, – сказал Холлоу, взлетел и сел ей на плечо.

– Но то, что ты говоришь, меня пугает, – заметила Вандер.

Ворон вздохнул. Сквозь плотно сжатый клюв он пробормотал извинение. Ну или вроде того.

– Что ты сказал? – спросила Вандер.

Но Холлоу не хватило сил повторить. Он сменил тему:

– Иногда по ночам ты зовёшь мать.

– Я по ней скучаю, – помолчав, ответила Вандер.

– Но я же здесь, – сказал Холлоу. – Я всегда рядом. Я о тебе забочусь.

– Иногда, – произнесла Вандер, – мне это мешает. Я в состоянии сама о себе подумать.

– Можно управлять своими мыслями, – буркнул Холлоу, – но нельзя управлять сердцем. Тут-то и кроется опасность. Сердца разбиваются легко, так же, как ломаются веточки.

Вандер посмотрела на деревья. На ветки. Она задумалась: сломается ли ветка, если на неё прыгнуть? И каково это почувствовать – что она каким-то образом воздействовала на мир и поломала на кусочки то, что раньше было целым?

– Нечего тебе об этом думать, – брюзгливо сказал Холлоу. – Я говорю это, потому что