тоже германцы сделали, — только и сказал Лурий. Галлы в городе звонко перекликались, передавая новости, на площади их сошлось столько, что места в первом ряду вокруг кучки римлян уже не хватало, задние подпрыгивали или спрашивали передних, что там.

Трибун и не думал их разгонять. Он упрямо опустил широкий лоб, расставил короткие ноги пошире, словно бодаться приготовился. Сунувшегося к нему с докладом солдата, приведшего Вария с Новеллием, Лурий коротко осёк.

Новеллий осторожно оглядывался, ища дядю. Ага, вот и он, о чём-то вежливо беседует с хозяином таверны. Дядя поймал взгляд Новеллия, отвернулся и важно кивнул собеседнику. Ну да, не обойдется, значит, без очередной порции нравоучений.

К носилкам тем временем подкрался очередной дух-червяк, но тут же отпрянул и умчался, как и предыдущие два. Обычно над трупами вьются мелкие демоны, но этим что-то не нравилось.

Галлы стали оборачиваться, сначала направо, потом налево, потом завертели головами туда-сюда. Римлянам из-за их спин не было видно, что происходит на площади. Вскоре люди начали расступаться, образуя два прохода. С одной стороны толпа молча расступилась перед колонной легионеров в полном вооружении в строю по четверо, с расчехлёнными щитами и копьями на плечо.

— Стой, — приказал им Лурий, когда передовые оказались в двух шагах от него. Колонна послушно замерла.

С другой стороны, на гребне волны приветствий возгласов, криков, на небольшой свободный пятачок перед трибуном выкатился мощный коренастый галл, лысеющий, с невероятно длинными пегими усищами.

— Приветствую, трибун Гай Лурий, — раскатисто объявил он по-галльски.

— Приветствую, рекс Сегомар Сегомариос, — ответил Лурий на латыни, и тут же, указав пальцем на тело на носилках, продолжил:

— Что это значит?

Сегомар наклонил голову. На останки не смотрел, словно заранее знал, что там увидит. Потом, наклонившись к Лурию, что-то прошептал.

— Еще раз спрашиваю, рекс Сегомар, — раздельно сказал Лурий. Его голос разнесся по площади.

Рикс посмотрел по сторонам, Новеллий последовал его примеру. Площадь была заполнена народом. И странным образом толпа словно делились на две части. Одна, потемнее, победнее и погрязнее, словно копила в себе что-то, пыталась расти, заполнить все пространство. От нее веяло угрозой. Вторая, светлее и чище, противостояла этому. Или казалось, что противостояла.

Это чувствовал Сегомар — он стоял перед Лурием, но словно вполоборота, поглядывая и на тех, кто заполнял площадь. За ним стояли двое или трое, один с веточкой в руке — ват? Они молчали и смотрели прямо перед собой.

Сегомар помолчал, потом выдохнул:

— Это беда, почтенный Лурий. Беда. И не только ваша.

Эти слова услышали многие. Толпа загудела, ее части словно вели между собой спор — пока негромкий. Это, видимо, уловил и Лурий — оглядев собравшихся, он развернулся, сделав Сегомару жест рукой, приглашая в дом. Тот кивнул, шепнул что-то сопровождающим — те сразу же ввинтились в толпу, пытаясь разбить ее на части, рассеять и увести. Лурий коротко поговорил с центурионами, и те начали, перекрикивая друг друга, выкликивать из строя солдат, сбивать небольшие отряды и рассылать в разные стороны. Сегомар с Лурием скрылись в доме, у входа тут же встала усиленная стража — человек десять, не меньше. Носилки с останками унесли.

Новеллий вдруг понял, что его никто не охраняет. Варий с сопровождающими исчез — видно, виноватым решили выбрать его, а Марка предоставили самому себе.

Дуннотал подошел к Новеллию, склонился к его плечу.

— Уходить нужно, — едва слышно сказал он.

Новеллий повелительно кивнул ему.

— Ты жильё нашел? Веди.

Место дядя нашёл лучше некуда — на втором этаже большого, хорошо протопленного дома. Хозяин — хитроватый пивовар, уже неразлей вода с Дунноталом, дочка хозяина — пригожая и быстроглазая, в другое время Новеллий бы и приободрился, а тут скользнул взглядом равнодушно. Не до того.

В комнате стоял таз с водой, Марк сразу пошел к нему.

— Не успел в город войти — сразу в таверну, — ворчливо сказал дядя. — И в итоге — туника порвана, грязный, морда побитая. Я тут тебя как солидного купца представил, а ты!

— Ничего, дядя, — холодная вода привела Марка в чувство. — Ерунда все. Ты скажи, что узнал.

— Ничего хорошего. Уходить надо отсюда поскорее.

— Еще чего!

— Ты не знаешь. В той компании, где ты почувствовал Зверя…

— Что?

— Там два сына Сегомара. И два его племянника.

Новеллий уселся на пол прямо у таза.

— Вот и ничего ж себе!

— Ага. И судя по останкам — нападение было утром. Понимаешь?

Он понимал, тем более трибун упомянул о пропавшем третьего дня патруле. Зверь в человеке, бывало, засыпал. Но обязательно пробуждался, и всегда — очень голодным. Утолял голод в течение недели или двух, может, больше. А потом, если оставался жив — мог снова исчезнуть, заснуть.

Если Зверь проснулся всего три дня назад, значит, будут ещё нападения. А если он — родня Сегомара, тот будет покрывать его всеми своими силами. А ведь есть еще и просто население Олины, простые бедные галлы, живущие в шалашах и наскоро вырытых землянках, в окружении голодных детей — они, возможно, к Зверю отнесутся как к избавителю от ненавистных римлян. Олина — мирный город, но Марк видел взгляды, которые некоторые кидали на легионеров. В Галлии нет таких, кто не пострадал от римлян.

— Уходить надо, — повторил Дуннотал. — Может, переночевать. А может и сразу. С хозяином я договорюсь. От всего этого лучше держаться подальше.

— Сегомар против Рима не пойдет, — медленно сказал Марк. — Его брат и старший сын с конницей у Агриппы. Считай, в заложниках. Здесь — еще два сына, да ещё племянники, так?

— К чему ты это?

— Он хотел бы, чтобы все это просто закончилось. Олина растет, он у верубриев теперь рикс, ему мир нужен. Никакой прибыли от войны ему не будет.

— Ему — нет. А знаешь, о чем на том берегу говорят?

— Да знаю я. И Сегомар в стороне не останется, если римляне попытаются его родича убить. Даже и Зверя. Как ни крути — родная кровь. Но что с того? Со Зверем они наших… ну, то есть римлян-то перебьют, может быть, только Агриппа этого так не оставит. С изменниками у него разговор один — Олину сожжёт, всех, кто не убежит — продаст. Был Сегомар, и нет Сегомара.

— Вот именно. Ох, и умный ты у меня, весь в отца! Правду говоришь, и на ночь нельзя оставаться, сейчас уедем.

— А тебе, дядя, и дела до Олины нет? Вы же, друиды, от всех наших богам служите? Или ты в отставке теперь, как я?

— Да как ты смеешь, сам-то ты