class="p">«Откапывая очередное завтра, глядя как крошится земля…»

Откапывая очередное завтра, глядя как крошится земля,

куда подевались динозавры, не спрашивай журавля,

всехяден, всерыщущ, благоразумен,

              везде впечатан в петит,

он никуда отсюда не умер, он все еще летит.

Наблюдая закат в молдавской зимней полупустыне,

где лиса ныряет в сугроб на корпус, заслышав мышь,

понимаешь: все, что ты думаешь,

          проще уже сказать на латыни —

но на ней ты и говоришь.

Чей водород проплывает мимо, чей алеф – иль текел —

                        несет стена,

написано углекислым дымом

              на листьях хвоща или плауна,

и ты проходи осторожно мимо, не то припомнишь,

                        прямо с утра,

кем это лицо бывало вчера —

какой пожар торчит из-под грима,

и выпадет пеплом твое «тогда»

              в годичный слой гренландского льда.

«Cоставить до половины список больших кораблей…»

Пришел невод с травой морскою…

Cоставить до половины список больших кораблей,

сбиться со счета, проснуться, открыть «Эксель»,

взять источники, внести, изменить формат,

импортировать в сон

и уже на той стороне вспомнить, что ты – незряч,

и не можешь здесь прочитать тоннаж, имена гребцов,

гавани приписки и

прозвища царей,

что ж, придется обходиться собой, строкой

и соленой смесью из слухов, тоски, легенд,

что выкатывается в речь как ночной прибой,

приносящий добычу хозяевам маяков,

просыпаться нет смысла – рассказчик всегда слеп

на любой войне,

о любой войне,

из любой.

«Cлучайно нашел пропавшие Варовы легионы…»

Cлучайно нашел пропавшие Варовы легионы

где-то в Южном Крыму или на Кавказе,

мгновенно запил, ночами грузил вагоны,

жил у каких-то волчиц на какой-то хазе,

понимал: при любом раскладе ему не светит,

промолчишь – оскорбится Август, опубликуешь – эти,

им ведь тоже осточертели болота, сено, солома,

а в Причерноморье и климат почти как дома,

греки живут и девушки черноглазы,

правда, язык калечит гортань и туманит разум,

но спустя пару лет лишь турист отзовется кратко,

что местное ополчение марширует римским порядком…

В общем, как ни крути, открытье выходит боком,

на работе шпыняют, требуют научной работы,

впрочем, Дионис оказался приличным богом —

как-то во сне явился вполоборота

и сказал – вино для веселья, а не для страха,

так что давай, археолог, вставай из праха,

поезжай на юг, где курганы раскопы щерят,

и копай себе, что копается, наудачу,

публикуй у псоглавцев – псоглавцам никто не верит,

потому что дышат и воют они иначе.

«Сбежала какая-то сволочь, украв луну…»

Сбежала какая-то сволочь, украв луну,

бесхозные волны терзают материки,

вишни взывают о гибели к плауну,

звезды огромны, воды, само собою, горьки.

скоро – мечта профсоюзов – до дна сократится день,

скоро – какая физика! —

       солнце и ветер всех возьмут в оборот,

шарик с горящей шапкою набекрень,

катится так, что никто уже не найдет.

В городе, где квадрат зданий не спит, не спят,

отбрасывая эхо на весь фольклор —

на мостовой – прожилки руды, слюда.

где ни ложись, не окажешься одинок,

там

посреди площади поднимается отсутствующая тень,

       остроугольная, уютная, как всегда,

бедный Евгений, не нужно смотреть в поток,

бедный Евгений, не нужно искать зазор,

станешь как автор, узнаешь все наперед…

Полюса немедля зарываются в плотный лед,

наклоняется ось, день продолжает счет.

Тень говорит луне: товарищ, не бойся, иди сюда.

И луна идет.

«Заходил василиск, подарил василек…»

Заходил василиск, подарил василек,

залетал мотылек, подарил василек,

          синий цвет – на разрыв, напрогляд, невпопад,

васильки-васильки, не тревожьте солдат.

Мимо русла горы, мимо склона реки,

все-то пушки остры, заряженны штыки,

под землею скользят броневые суда,

васильки-васильки, не растите сюда.

Ты кого заклинаешь, ночной дуралей,

полевые цветы и царицу полей,

небеса над полями, скопленья кислот,

ненасытное пламя горящих болот?

Лучше злые чернила из них заварить,

запиши, как горит – все равно же горит.

Все равно ни степи, ни руки, ни строки.

Васильки, васильки, васильки, васильки.

«Является скучная сухая вареная рыба…»

T. A.

Является скучная сухая вареная рыба, например,

щука в горчичном соусе, и начинает объяснять, что

Волга не впадает в Каспийское море, а впадает в него

Кама, а в Каму впадает тоже не Волга, а Ока, а Волгой

является только Волга Верхняя, и ей, уважаемой рыбе,

недоразумение это надоело, и предъявляет кольцо,

которым ее противоправно и вопреки географии

окольцевали в 1921 году, нашли и время, а потом

выловили еще раз в 42 и тогда уже съели, всю,

с солью и горчицей, ничего другого не было, наши,

конечно, немцы не дошли до Волги, то есть до Оки,

то есть до Камы, и вообще, если бы ее немцы съели,

она являлась бы немцам – и они бы ей не отказали

в таком пустяке: снять треклятое кольцо с надписью

«Нижняя Волга», им-то что, а с нашими уже и выросла

в человеческий рост, и ходишь к ним семьдесят

лет – ни в какую.

«Молодежь разучилась не только пить…»

Молодежь разучилась не только пить,

          старичье почти разучилось петь,

мистер Бонд разлюбил королеву Маб,

          а Советский Союз взял и исчез,

поголовье мифов сократилось на треть —

          право, не знаешь, куда смотреть:

чтобы серый волк завелся в лесу, необходим лес.

Вот он и лезет из всех щелей —