– Юлечка, что же ты делаешь? Я, конечно, понимаю – молодость, влюбленность, все такое… Но ведь надо думать о будущем! Неужели в Москве тебе мальчиков мало?

Она говорила вполне рассудительно и спокойно, совсем без злости. Мудрая, много пожившая женщина, наставляющая непутевую и неопытную дочь… Почему-то от этого было еще более обидно.

– Мам, я люблю его… – отвечала Юлька, но в голосе ее звучали какие-то новые, неуверенные нотки.

– Ну смотри, как знаешь, – вздохнула Ада Степановна, – только не вздумай отношения регистрировать. Учти – я квартиру делить не буду! Мы с папой все с таким трудом наживали, а тут придет неизвестно кто на готовенькое.

После этого Павел чувствовал себя так, словно его ни за что ни про что облили грязью. В тот же день у них с Юлькой состоялся решающий разговор. Ей он сказал твердо:

– Больше я здесь жить не буду. Родителям своим передай – ничего мне от них не надо! Хватит, повидал столицу… Сегодня же уеду назад.

Он говорил, а сам думал о том, что денег на билет у него нет, придется отправлять телеграмму матери и просить, чтобы выслала хоть немного, что как-то придется объяснять свой странный поступок и ей с отчимом, и на работе… Там у него теперь будут большие неприятности, могут и вовсе уволить по статье за прогул.

Будущее виделось совсем нерадостным, а главное – сам во всем виноват, идиот несчастный. Надо же было вот так кинуться в неизвестность очертя голову… Дорого же обойдется ему этот порыв!

– Ну а как же мы?

Юлька смотрела грустно и испуганно. Даже слезы в глазах сверкнули…

– Как же мы? Я ведь люблю тебя!

И – дрогнуло сердце! А как не дрогнуть, когда рядом сидит Юлька, такая теплая, родная, своя? Он обнял ее и прошептал на ухо:

– Ничего. Как-нибудь сами проживем.

В тот день из дома они ушли вместе. Почти месяц ночевали у многочисленных Юлькиных подруг и приятелей. Эта кочевая цыганская жизнь с разговорами за полночь под кофе и сигареты, когда в тесную квартирку набивается целая толпа народу, была бы почти веселой, если бы не изматывающая суета – так много нужно было сделать!

Тогда он умудрился почти чудо совершить – нашел работу в фармацевтической фирме, торгующей пищевыми добавками, снял квартиру (тут Юлька помогла – Марья Федоровна оказалась тетушкой одной из ее приятельниц). Наслышанная о нравах приезжих, она очень боялась сдавать жилплощадь неизвестным людям – вдруг украдут что-нибудь или пожар устроят! Но после многочисленных заверений в том, что они с Юлькой – люди вполне положительные, и ручательства родной племянницы старушка согласилась. Даже денег запросила не очень много…

Новоселье отмечали вдвоем – за это время Павел ужасно устал от компаний. Еще больше он радовался возможности наконец-то остаться с Юлькой наедине, без опасений, что кто-нибудь войдет в самый неподходящий момент. Купили бутылку шампанского, фрукты, накрыли торшер Юлькиным шелковым платком, чтобы свет казался мягким, и устроили себе настоящий праздник. Тогда он сделал ей официальное предложение, а через месяц они расписались в районном ЗАГСе.

На свадьбе собралась огромная толпа – народ все молодой и веселый. Павел даже матери с дядей Колей сообщил о своей женитьбе, когда она стала свершившимся фактом. Юлькины родители тоже не знали. Много пили за здоровье молодых, желали им всякого процветания и благополучия, а когда явился участковый, вызванный бдительными соседями, налили и ему. Недоразумение скоро разрешилось, пожилой капитан даже прокричал один раз «горько» и ушел, попросив только «чтобы потише, а то на улице очень громко».

Поначалу так странно и непривычно было чувствовать себя женатым человеком! И здорово в то же время. Павел даже не думал раньше, что это будет так приятно – приходить домой и знать, что ты не один, что кто-то ждет тебя. Даже если самому приходилось ждать Юльку – все равно хорошо. Он старательно готовил ужин, выходил встречать ее к автобусной остановке и волновался, когда она задерживалась допоздна в своей редакции…

Но как говорится, одной любовью сыт не будешь. Вскоре перед ним встал извечный российский вопрос: что делать? Не век же сидеть в конторе, торгующей таблетками, кремами от морщин, из тех, что обещают «вечную молодость вашей коже», и пищевыми добавками для похудения! Павел от души надеялся, что вся эта продукция хотя бы вреда никому не принесла. Устроиться врачом? В принципе это было возможно, но ведь семью на такую зарплату не прокормить! А ведь хотелось именно семьи, стабильности, налаженного быта, детей, наконец… Без материального достатка, без прочного положения это было совершенно невозможно.

– Да-а… – говорила Юлька, – профессия у тебя, знаешь ли, не доходная. Вот был бы ты юристом или финансистом…

Он долго думал, прикидывал так и эдак и наконец решился – поступил в МГУ на юридический. За образование надо было платить, и немало. Хорошо еще, что учиться пришлось не пять лет, а всего три – все-таки второе высшее! Днем он работал, а вечерами приходилось сломя голову нестись на занятия. Бывало, что засыпал прямо на лекциях и возвращался домой совершенно вымотанный, выжатый, а еще надо было готовиться к семинарам, писать курсовые, сдавать экзамены…

Это время Павел до сих пор вспоминает с ужасом. Как только выдержал – просто уму непостижимо. Наверное, помогло крепкое здоровье да природное упрямство, с каким когда-то сибирские мужики валили лес, строили просторные теплые избы, распахивали пустоши и обустраивались надежно и основательно в самых, казалось бы, гиблых местах, среди болот и непроходимой тайги.

Все было бы ничего, если бы Юлька не наведывалась так часто к родителям. Бывало, и ночевать не приходила… «Ты понимаешь, мама плохо себя чувствует, не хочу оставлять ее одну надолго!» – оправдывалась она, и Павел вздыхал, но терпел. Каждый раз после таких отлучек она становилась какая-то чужая, и не один день проходил, прежде чем все снова налаживалось.

Однажды, вернувшись домой, она села на постель и, пряча глаза, предложила развестись. Для Павла это было как гром среди ясного неба, и минуты две он стоял совершенно остолбеневший. Увидев его глаза, Юлька тут же принялась объяснять, уговаривать, тормошить, как маленького:

– Да ты не понял, дурачок! Развестись – фиктивно, а так будем жить как жили…

Она долго еще что-то путано объясняла о какой-то квартире, доставшейся после смерти дальней родственницы, и о том, что теперь ей срочно нужно там прописаться. Из потока слов Павел уяснил только одно: теща ужас как боится, что вновь обретенное имущество придется с кем-то делить, а уж с ним – и подавно. Но Юлька смотрела так грустно, умоляюще…

– Ну, в конце концов, это же просто бумажка, формальность! А маме так будет спокойнее. И потом – квартира своя! Не государству же дарить. Когда-нибудь мы сможем там жить, а не мотаться по съемным. Только подумай об этом…

В конце концов он сдался – вынести Юлькин взгляд было бы слишком тяжело. Уж пускай, раз ей так хочется. В конце концов, это и правда формальность.