Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О том, что разговор будет неприятным, Матвеев думал и в столовой. Наверное, не обойдётся без слез. А слёз он не переносил: не знал, как вести себя в таких случаях, что говорить. В общем, в хреновое дело втравила всех эта "Крольчиха".
И вот Люська стоит уже перед кадровиком. Большие голубые глаза на бледном лице, милая улыбка. Кудряшки, аккуратно уложенные на льняной голове. И вздрагивают отчего-то свежие детские губы. Смотреть на Люську приятно, одно удовольствие — появляется ощущение человеческой чистоты и доброты. Но сейчас кадровику смотреть в Люськины глаза, чистые и ясные, совестно: немой вопрос там и томительное ожидание. Матвеев переводит взгляд на её тонкие ключицы, выглядывающие из выреза дешёвенького платьица, на голубую жилку на шее и чувствует, как на душе у него становится нехорошо до тупикового стыда.
3
После того разговора с кадровиком Люська стала работать в отделе информации с окладом в 105 рублей. Да и работа у неё оказалась скучной и неинтересной. Надо было ездить в короткие командировки по области, собирать информацию в строительных управлениях о передовом опыте: кто какую опалубку усовершенствовал или механизировал штукатурные работы. Правда, в командировках Люська отсыпалась. У неё и практики-то, по существу, никакой — много ли узнаешь, не работая на стройках? Раньше хоть можно было расспросить обо всём у сотрудников — все они были прежде настоящими строителями. А теперь Люська лишилась и этого: в отделе информации солидных строителей не было — такие же, как и она. Начинающие. Один только начальник отдела был пожилым. Но он никого не любил. Говорили, ему всю жизнь изменяет жена. Так что опытом строителя он не делился, а лишь срывал зло по утрам на сотрудниках из-за того, что жена не хотела с ним спать.
Приезжая из командировок, Люська всегда садилась за стол и добросовестно обрабатывала привезённые материалы. Потом сдавала их редактору Егорьеву, который никогда не был строителем и задавал ей дурацкие вопросы. Ну, что дурацкие, это ладно, Люська привыкла людям прощать, жалея всех. Но Егорьев был до того бездушным ко всем, что даже глаза у него были, как у замороженного судака и отталкивали — мутно-рыбьи. И ещё он был неприятен ей тем, что не хотел работать. Всегда перекладывал свою работу то на Люську, почувствовав в ней добросовестную дурочку, то ещё на кого-нибудь. А сам бежал в парткабинет и, ссылаясь на то, что он парторг и загружен партработой, травил там анекдоты другим лодырям. Польский однажды не выдержал, и у него вырвалось про Егорьева: "Умный, но стопроцентный паразит! Я бы сказал — продукт нашей эпохи. Этот — никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах — не будет работать! Не был на фронте — на Камчатке служил — но… включил себя в списки фронтовиков, чтобы подарки на праздники получать. И… стопроцентный рвач!"
Польский тоже не был подарком судьбы: трус и психопат. Но не побоялся вот высказаться при Люське. Знал, не передаст. Впрочем, Люська сама виновата, что спровоцировала этот разговор о Егорьеве. Когда же, мол, он будет делать свою работу? Вот Польский и ответил.
Поняв, что надеяться ей в этом отделе не на кого, Люська научилась править свои материалы собственноручно. А Егорьев ухитрялся ещё и в типографию относить их не лично, как полагалось, а посылал инженера-замухрышку Чебыкина, выпивающего на работе. Тот боялся Егорьева и всё сносил — маленький, с безразмерной угодливостью и мелкими морщинками под глазами. Все знали, что он "доносит" куда-то, и молчали. Но Бог и его наказал — жена изменяла и этому.
Обычно недели через 3 после сдачи материалов в типографию их привозил оттуда сам Польский — в виде информационных листков или плакатов. Всё это называлось распространением передового опыта. Листки и плакаты рассылали затем по почте в строительные тресты и управления по всей области. Пользуйтесь, дорогие товарищи, внедряйте этот опыт в своё производство.
Иногда вместе с Люськой ездила в командировку и Ляхова, которая получала теперь её "кровные" 30 рублей, только Люська пока не знала, что обязана переменой в судьбе именно ей. Знала лишь, что Ляхова "не петрит" в строительстве ни уха, ни рыла, а потому добывать "материалы" для обмена передовым опытом Люське надо было, в таких случаях, за двоих.
Но Люська человек добродушный, решила, что лучше не злиться на "Крольчиху" — прозвище пришло, говорили, откуда-то сверху — а помочь ей быстрее разобраться во всём. Научится, тогда сама будет делать своё. И принялась учить Нину Григорьевну на ходу, какой материал важен, какой нет, или, бывает, даже внимания не заслуживает. Ляхова была ей, конечно, благодарна за это.
Однажды случилось так, что и Люська стала благодарна Ляховой. Уж очень хорошо та одевалась, и Люська, хотя и не была завистливой по натуре, не выдержала и спросила:
— Нина Григорьевна, где вы такие красивые вещи достаёте? Ни в одном магазине не видела!
— И не увидишь, Люсенька. Это мне через распределитель, муж достаёт.
Что такое "распределитель" Люська не знала. Сказала искренно:
— Мамочки, так это ж, наверно, по сумасшедшей цене?!
— Как раз наоборот, по сумасшедше малой. — Глядя на изумлённое Люськино лицо, "Крольчиха" рассмеялась.
Люська опять:
— Не может быть!
— Хочешь, достану вот такую же кофточку и тебе? Нравится?
— У меня сейчас таких денег нет, Нин-Григорьна. Спасибо, — потухла Люська.
— Да ну, 15-то рублей найдётся, я думаю? — спокойно сказала Ляхова.
15 рублей, разумеется, нашлось. Но кофточку эту Люська продала потом за 30 своей знакомой — на барахолке за такую 40 берут. А на вырученные деньги купила себе красивые туфли — закачаться можно, какие красивые! И опять ей помогла в этом Нина Григорьевна. Но и туфли перекочевали к одной знакомой. Правда, уже за 60. Зато уж в следующий раз Люська купила у Нины Григорьевны сразу и туфли, и костюм джерси. Правда, пришлось немного и своих денег добавить, и ещё один раз сдать кровь, но зато, впервые в своей жизни, Люська хоть приоделась по-человечески.
Постепенно у Люськи завелись и кое-какие свободные деньги — начала перепродавать вещи и для Нины Григорьевны. Знакомые так и набрасывались на эти "дефициты", торговаться не приходилось. А сама Нина Григорьевна перепродавать
