быстрых шагов. Но теперь, ради приличия и помня, что на ней вечерние туфли, она устояла перед таким искушением. Она взяла такси до Адельфи, где на верхнем этаже старого «Адам-хауса», неподалеку от Джон-стрит, у Нэнси были свои апартаменты.

В здании, нижние этажи которого были отданы в основном под юридические конторы, не было лифта; и когда Кэтрин поднималась по истертым каменным ступеням, вдоль высоких оштукатуренных стен, к ней пришло безошибочное предвкушение маленького вечернего праздника. Действительно, когда ей открыли дверь и предоставили ее заботам толковой горничной Нэнси и приглашаемого в таких случаях слуги, помещение внутри было заполнено толпами гостей, сигаретным дымом и галдежом.

Как только Кэтрин оказалась в гостиной, Нэнси, вскинув руку, подошла к ней и поцеловала.

– О, Кэтрин, – сказала она, – как это чудесно – снова тебя видеть. Я страшно соскучилась.

Кэтрин улыбнулась:

– Тогда почему ты не приехала раньше? Ты ведь в среду вернулась.

– Знаю, дорогая, я ужасно хотела, но, господи, ты не представляешь, как я закрутилась с репетицией нового спектакля, с одеждой, с Крисом и со всем прочим.

– Я вижу.

Кэтрин с нежностью смотрела на племянницу, отмечая, насколько та хороша. Хотя Нэнси было всего двадцать четыре года, она обладала законченной, своего рода стандартной красотой. Чудесная, довольно упругая кожа лица, высокие скулы, слегка раскосые голубые глаза и тонко подведенные брови. Ее вымытые до блеска великолепные волосы светились как золото. Губы у нее были тонкие и алые, потому что Нэнси не жалела на них губной помады. Ее стройная фигура, исполненная ленивой грации, излучала странную энергию, чуть ли не электрическую.

– Что ж, – сказала Кэтрин с напускной суровостью, – я думала, ты обручена со своим театром.

Нэнси рассмеялась:

– Так оно и есть, дорогая. Но это не помешает мне к тому же обручиться с Крисом.

– Я понимаю, – улыбнулась Кэтрин и огляделась вокруг. – А где Крис?

– Даю тебе возможность поискать его, дорогая!

– Что?

– Это будет забавно. Ты всегда так теряешься среди моих друзей, дорогая. Бьюсь об заклад, ты не сможешь его найти.

– Вообще-то, если он джентльмен, – губы Кэтрин смешливо изогнулись, – думаю, он сам должен найти меня!

В этот момент торопливо прибыли еще несколько человек, и Нэнси, состроив гримаску в сторону Кэтрин, растворилась среди них. Кэтрин подошла к шведскому столу и заняла стратегическую позицию у блюда, на котором лежали канапе с икрой. Ей хватало мудрости не оказаться в центре вечеринки и независимости, дабы не сетовать, что ей не нашлось иной компании, чем сэндвичи. Манеры Кэтрин были отмечены уверенностью, но не столько благодаря светским условностям многочисленных контактов – хотя было и это, – сколько благодаря ее абсолютно естественной простоте. Кроме того, хотя вечеринки ее забавляли, Нэнси была права: из друзей своей племянницы Кэтрин мало кого знала. Среди знакомых ей были Дэвид Алмонер, молодой актер, игравший в пьесах Шекспира, и его жена Нина Джордж, пианистка; Арнольд Ригби, светский фотограф; Джон Херрис, режиссер драмы в Би-би-си, и Тони Ульрик, чья книга юмористических стихов «Либидо-лимерики» с его собственными иллюстрациями имела известный успех, хотя Кэтрин находила ее гадкой и бездарной. Но в основном лица были ей незнакомы. Она выпила бокал шампанского и попробовала икры. Шведский стол был превосходным. Подсознательно она одобряла сей факт, поскольку в иные времена ей приходилось за это платить.

Вечеринка набирала обороты. Вошел Дэвид Чешэм, автор «Света в Аркадии», пьесы, в которой должна была сыграть Нэнси, а мгновение спустя – Сэм Бертрам, сам знаменитый Берти, – более знаменитого, чем он, продюсера не существовало. Оба были с восторгом встречены Нэнси. Бертрам интимно, дружески махнул Кэтрин, дав понять, что он скоро присоединится к ней. Она одарила его ответной улыбкой. Берти она знала уже несколько лет, часто помогала ему с оформлением спектаклей, очень любила его грубоватую, в стиле английского севера, сердечность.

Гул усилился. На этом фоне Ульрик декламировал одно из своих стихотворений, сопровождаемое нарочито нелепым аккомпанементом на фортепиано в исполнении Нины Джордж. Кэтрин уже начала слегка уставать от всего этого, когда вдруг услышала рядом с собой чей-то голос, который благодаря своему спокойствию и американской проникновенности прозвучал четко и внятно:

– Похоже, что вы и я – единственные здесь здравомыслящие существа.

Она удивленно обернулась. Высокий, с довольно бледным лицом мужчина, стоявший рядом в небрежной позе, сунув руки в карманы, ответил на ее недоумение умным взглядом. На вид ему было около тридцати пяти, черноволосый, с тонкими и выразительными чертами лица. Его странно удлиненную верхнюю губу пересекал тонкой ниточкой белый шрам, который каким-то образом придавал его облику выражение упрямства и хладнокровия. Скрытая самоуверенность, ощущаемая за его репликой, неприятно задела Кэтрин.

– Вам обязательно меня включать в свою компанию? – спросила она, слегка приподняв брови.

– Ну, – протянул он, – думаю, что необязательно, если вы против.

– Тогда оставим только вас, как единственного представителя мудрого и многострадального человечества.

Он беззвучно рассмеялся, и только в морщинках возле глаз обозначалось спокойное и ненавязчивое оживление.

– Вы, бесспорно, меня уели, мисс Лоример. Думаю, остроумия у вас даже больше, чем говорила Нэнси, а она предупреждала, что вам лучше на язык не попадаться.

Кэтрин откровенно уставилась на него с открытым ртом:

– То есть вы хотите сказать, что…

– Конечно! – Он кивнул и суховато улыбнулся. – Я Крис Мэдден. Пожалуйста, не смотрите на меня так разочарованно. Я знаю, что недостаточно хорош для Нэнси, но, поверьте мне, мисс Лоример, я буду очень стараться.

Кэтрин машинально пожала протянутую ей твердую руку, одновременно пытаясь вернуть самообладание.

– Это совершенно абсурдно с моей стороны – быть столь мало информированной, – сказала она. – Но я вряд ли могла предположить, что Нэнси выйдет замуж за американца.

– А почему нет? – отозвался он своим ровным, рассудительным тоном. – И я, со своей стороны, никогда не предполагал жениться на англичанке.

Колкость оказалась болезненной, и Кэтрин, почувствовав, что заслужила ее, залилась ярким, несвойственным ей румянцем. Она быстро взглянула на Криса, но он продолжал, будто не замечая ее конфуза:

– Видите ли, подобные вещи происходят не так, как мы планируем. И когда мы с Нэнси встретились в Ницце – господи, я никогда этого не забуду – при ярком солнечном свете – не чета, мисс Лоример, здешним туманам, – у меня при виде ее перехватило дыхание. – Он замолчал, словно спохватившись, затем, обретя прежнюю сдержанность, добавил: – Так или иначе, я думаю, нас обоих просто обожгло, как это случается с людьми со времен Адама и Евы.

– Звучит довольно идиллически.

Его объяснение, пусть даже искреннее, прозвучало настолько неубедительно, что вынудило Кэтрин заговорить без всяких экивоков, чуть ли не враждебно.