Возможно, она испытывала нечто вроде ревности. Она слегка сжала губы, и ее взгляд снова прошелся по нему, на сей раз более строго и придирчиво, отметив, что его выходной костюм явно не с Сэвил-роу и его далеко не шикарная рубашка не раз побывала в стирке. Ее глаза сузились. Все ее инстинкты встали на защиту Нэнси.

– А что вы делали в Ницце, мистер Мэдден?

– Ну, просто так получилось, что у меня был отпуск, первый за долгое время. Я был в Риме, Флоренции и Вене. Потом мне пришло в голову снова увидеть Францию. Я был там во время войны – семнадцать лет назад. Вроде это большой срок, но, боже мой, когда я попал туда, мне показалось, что прошло всего ничего.

– И в самом деле, – сказала Кэтрин без энтузиазма. – Время всегда обманчиво. Вы планируете провести его в основном здесь, мистер Мэдден?

– Это зависит от Нэнси, мисс Лоример. Я хочу, чтобы мы поженились как можно скорее. Но она связана с театром. У нее в голове эта новая пьеса. Премьера в Манчестере через неделю, и из-за репетиций и прочего она довольно занята. Думаю, все это пройдет. Во всяком случае, я решил немного побыть здесь, пока она не закончит с этой пьесой, а затем убедить ее вернуться со мной в Америку.

– Все это выглядит довольно неожиданно, вам не кажется, мистер Мэдден? – Кэтрин одарила его ледяной улыбкой. – Мы здесь очень любим Нэнси. Я сама крайне привязана к ней…

– О, я знаю, – перебил он. – Нэнси рассказывала мне, мисс Лоример. Вы для нее просто все.

– Как бы вы это ни называли, но счастье Нэнси много что значит для меня. При таких обстоятельствах вполне естественно, что я хотела бы узнать хоть что-нибудь о человеке, за которого она собирается замуж.

Его лицо изменилось, и на место живой открытости явилась маска суровой, замкнутой и знающей себе цену зрелости. Он перевел на нее спокойный взгляд и ответил:

– Я вас понимаю.

Последовала пауза. Она отвела глаза, сознавая, что обидела его своей бестактностью, и, как это ни парадоксально, втайне расстроенная собственной нетерпимостью. И все же, сердито сказала она себе, как могло быть иначе? Она была недовольна Нэнси, оттого что та почти ничего ей не рассказала. Она ожидала кого-то совсем другого, кого-то с очевидным прошлым и определенной предысторией. Этот незнакомец, этот долговязый американец, случайно навязавший ей свое знакомство, вызывал если не антипатию, то по крайней мере явное недоверие, которое ради Нэнси она должна была развеять. Погруженная в эти мысли, Кэтрин в нерешительности стояла рядом с ним, когда подошла Нэнси и лучезарно улыбнулась им обоим.

– Я рада, что вы познакомились. Что ты о нем думаешь, Кэтрин, теперь, когда узнала самое худшее? Разве он не ужасен?

Мэдден взглянул на Нэнси – его лицо вдруг снова ожило.

– Боюсь, она действительно считает меня ужасным. Беда в том, Нэнси, что я не ожидал увидеть мисс Лоример такой молодой и красивой, как и она не ожидала встретить такого шалопая, как я. По правде говоря, мы совсем не поладили.

– Она очень заносчива, – сказала Нэнси, – но если узнать ее получше, то на самом деле она не так уж плоха.

Кэтрин натянуто улыбнулась – она чувствовала, что ее нервы до нелепости напряжены.

Нэнси продолжила:

– Нет, серьезно, Кэтрин, дорогая, я хочу, чтобы ты поближе узнала Криса. Возможно, ты так не считаешь, но чем больше его узнаешь, тем он кажется лучше. Тебе это станет ясно, когда мы поедем в Уимблдон на выходные.

Кэтрин ответила с несвойственным ей сарказмом:

– Буду ждать с нетерпением.

– По крайней мере, тебя предупредили, – рассмеялась Нэнси. – А теперь пойдем – немножко развеемся.

Но у Кэтрин не очень-то это получалось, хотя она изо всех сил пыталась избавиться от своих тайных опасений. И когда час спустя она отправилась домой, странное чувство растерянности и смятения ее так и не покинуло.

Глава 2

Наступила суббота – с холодным ветром, который неожиданно пронесся по перекресткам, хлесткий и грозный. На самом деле в эти последние три дня погода была настолько скверной, что Нэнси слегла с простудой. Температура у нее поднялась на два градуса выше нормы, ей было строго запрещено вставать. Но она настояла на том, чтобы Мэдден выполнил все предварительные договоренности и хотя бы на один вечер поехал в Уимблдон. В Лондоне от него не было никакого проку, – во всяком случае, она не хотела, чтобы он слонялся по ее квартире.

Кэтрин, совсем не в восторге от такого поворота событий, отодвинула поездку на как можно более поздний час. Было почти четыре, когда она позвонила Мэддену из своего офиса сказать, что освободилась. Он, по-видимому, ждал ее звонка, потому что почти сразу же приехал на Кинг-стрит. Здесь Кэтрин занимала первые два этажа узкого, с вогнутым фасадом здания, уходящего вглубь мощеного двора, попасть в которое можно было лишь через старую каменную арку с каретными тумбами и почтенным газовым фонарем. Идеальный фон для такого бизнеса, как у нее, и она заботливо поддерживала его. Снаружи был искусно выдержан георгианский стиль. Здесь не было ни витрины, ни вывески – лишь маленькая латунная табличка с названием «Антика, лтд.» на рифленой перемычке двери; однако сквозь опаловые окна можно было разглядеть приглушенный интерьер обшитого панелями помещения, с множеством богатых и мягких тонов, от блестящей патины ореховой мебели времен королевы Анны до тусклого блеска парчи восемнадцатого века.

Этажом выше, куда вела широкая лестница с выемчатой балюстрадой и изящной резьбой на стойках перил, располагался кабинет Кэтрин – длинная светлая комната с большим письменным столом посредине, открытым камином, сейфом в углу, прекрасным керманским ковром на полу и различными образцами декора и цвета, развешанными по стенам. Кэтрин уделяла большое внимание подготовке таких образцов и их практическому применению при реставрации старых домов. Своей уникальной репутацией она была обязана именно этой экспертной работе, и в прошлом, благодаря крупным и прибыльным заказам, она побывала в ряде главных загородных мест Англии. Она не была простой marchande de meubles[1] и не собиралась обременять себя складом, полным товаров, – запасы у нее имелись, но небольшие. Она предпочитала покупать выборочно и только тогда, когда перед ней стояла определенная цель. Ее козырем было умение покупать и продавать. Именно чутье на правильное назначение предмета искусства побудило ее приобрести миниатюру Гольбейна, дабы перепродать ее в знаменитую коллекцию Брандта в Нью-Йорке.

Когда часы на лакированной подставке, стоявшие на каминной полке,