— Прости, зайка!

Ответом ему был всхлип.

— Я много работаю и прихожу домой голодный и злой, — продолжил он. — Поэтому могу сорваться и накричать. Не сердись. Ты же знаешь: я тебя люблю.

— Неправда! — вздохнула она.

— Правда, правда! — заверил он и в доказательство чмокнул ее в затылок.

— Вы ругаете меня и перестали ласкать в постели, — сказала она. — Раньше такого не было.

— Это из-за беременности, — сказал Сергей. — Тебе скоро рожать. Я не могу видеть, как ты с таким животом пытаешься встать на колени, чтобы стащить с меня сапоги. Из-за этого я не могу тебя ласкать, хотя мне хочется. На этом сроке нельзя.

— Вы просто меня разлюбили! — вздохнула Леа. — Нашли себе графиню или герцогиню. Потому и приходите поздно. А я всего лишь дочь писаря, — Она снова всхлипнула.

Сергей вздохнул и отодвинулся. Продолжать дальше разговор не имело смысла — кончится еще большими слезами. Он лег на спину и сцепил руки на затылке. На душе было скверно. Как ни обидно осознавать, но Леа права. Год тому, влюбившись в хорошенькую служанку, Сергей решил, что обрел счастье. Хотел даже жениться. Канцлер запретил: брак с простолюдинкой ставил на карьере дворянина крест. Сергей даже немного обиделся. Время показало, что шеф прав. Трепетное и нежное существо, обожавшее стихи, каким в ту пору показалась ему Леа, очень скоро превратилось в мещаночку, погруженную в мелочные хозяйственные заботы. Дома Сергея ждали ванна, ужин и ласки в постели, но вместе с ними — и разговоры о ценах, нарядах и нечестных торговках. Став машери, Леа забыла о стихах. Сергей носил ей книги, Леа их брала и обещала прочесть, но почему-то забывала. Зато могла часами говорить о соседке, одолжившей щепотку соли и забывающей ее вернуть. Сергей понимал, что в свое время ошибся, идеализировав Леа, но отступать было поздно. Леа скоро родит, и он не сможет бросить ее с ребенком. Это подло…

Во власти невеселых дум, он долго ворочался, не в силах заснуть, и забылся только к утру. На службу Сергей явился не выспавшимся и поэтому злым. У дверей кабинета его перехватил лакей в бело-голубой ливрее.

— Просили передать, ваше сиятельство! — сказал, с поклоном вручая письмо.

Сергей взял, зашел в кабинет и там сломал печать на желтоватой веленевой бумаге. Внутри оказалась одна строка: «Ее Императорское Высочество принцесса Флоранс приглашает графа Шрусбери посетить ее покои сегодня в восьмом часу вечера».

Сергей разорвал письмо в клочки и бросил их в корзину для мусора. Вот и у этой засвербело! Чуть ли не с первого дня в Киенне он получал письма от женщин, желающих завлечь красавца-графа в свои сети. Хотя Сергей не откликался на предложения, дамы не успокаивались. Их письма отличались неприкрытым бесстыдством. В сравнении с ними приглашение Флоранс выглядело более чем целомудренным. Может, не стоило рвать?

«Какая, хрен, разница! — подумал Сергей. — Ясен пень, зачем бабе мужик!»

Успокоившись, он сел за стол, и стал разбирать бумаги: донесения, письма, отчеты. В них дышала потаенная жизнь империи: непрочно сколоченной, раздираемой внешними и внутренними врагами, продажной и невежественной. И от того, какое решение примет по этим бумагам канцлер, зависели судьбы людей — их жизни, надежды и устремления. Обязанностью Сергея было вариант предложить.

К обеду глаза его покраснели, и за обеденный стол он сел хмурым.

— Не выспался? — спросил Хорхе, наполняя ему бокал.

Сергей кивнул.

— Отчего?

— Леа…

— Заболела? — встревожился канцлер.

— Хуже, — сморщился Сергей. — Стала звать меня на «вы». Говорит, что я разлюбил ее, плачет. Домой идти не хочется.

— Рассказывай! — велел Хорхе.

Все время, пока Сергей делился горем, канцлер не прекращал есть. Выглядел он при этом отрешенным, но Сергей не заблуждался на этот счет. Слушать Хорхе умел.

— Так! — сказал он, когда Сергей умолк. — Не ожидал, что ты такой идеалист. Я, конечно, догадывался, но чтоб настолько…

Сергей обиженно засопел.

— Леа — замечательная женщина, — как ни в чем ни бывало, продолжил канцлер. — Красивая, умная и хозяйственная. Она могла сделать счастливым любого мужчину в империи, но ее угораздило влюбиться в мечтателя с Земли. Ты не в курсе, что в Киенне нет женщин, окончивших Кембридж? Думаешь, моя покойница баловала меня сонетами? Как бы ни так! Точно также ругала торговок, требовала посадить в тюрьму зловредных соседок и пилила меня, когда я отказывался, — Хорхе ухмыльнулся. — Тем не менее, слушая ее, я отдыхал душой. Ее обиды казались мелкими в сравнении с тем, что происходило на службе. В постели мы мирились, и я знал: Исабель обожает меня. Я мог доверить ей любую тайну. Она следила, чтобы я был сыт и тепло одет, просила не утруждать себя на службе. Теперь возвращаюсь в пустой дом, где меня ждет холодная постель, и долго ворочаюсь, пока усну, — Хорхе вздохнул. — Чего ты ждал от дочери писаря? Ты знаешь, в каких условиях она росла?

— Да.

— Сомневаюсь! — вздохнул Хорхе. — Отец Леа, Блез, получал два дуката в месяц и на эти деньги содержал семью. Он вырастил двух сыновей и дочь. Когда умерла жена, а Блез ослаб глазами, им с Леа грозила нищета. Сыновья Блеза не могли его содержать, поскольку сами перебиваются с хлеба на воду. По просьбе Блеза я взял Леа во дворец, где она работала служанкой за дукат в месяц. Ей приходилось экономить каждый медяк. И тут появляешься ты: весь из себя знатный, красивый и богатый. Девчонка, естественно, втрескалась. Ей выпала необыкновенная удача: ты ответил взаимностью и взял ее в машери. Сколько ты платишь ей?

— Десять дукатов в месяц.

— Лейтенант королевской гвардии получает пять. Я так понимаю, помимо платы ты содержишь Леа и ее отца?

Сергей кивнул.

— Конечно! — хмыкнул Хорхе. — Ты ведь можешь себе это позволить. Твое годовое жалованье составляет шестьсот дукатов, что равноценно доходу от приличного баронства. Не буду рассказывать, чего мне стоило его выбить, но денег ты не считаешь. А вот Леа — да. Она помнит прежнюю жизнь и боится потерять нынешнюю. Поэтому принимает близко к сердцу любой твой каприз. Любовь, как известно, преходяща. Ты можешь расторгнуть контракт и отправить ее к отцу, выплатив скромные отступные. Ты вправе не признать ее ребенка, тогда она лишится вспомоществования. Леа постоянно держит это в уме.

— Я не собираюсь этого делать! — возмутился Сергей.

— Откуда ей знать? Прежде ты целовал и гладил ее, говорил ласковые слова, а сейчас отворачиваешься. Она пытается тебе услужить, а ты на нее кричишь. Что она должна думать?

Сергей повесил голову.

— Есть два достойных выхода из ситуации, — продолжил Хорхе. — Первый. Если она тебе и впрямь надоела, расторгаешь контракт. Но отступные выплачиваешь не скромные, а как за службу в течение пяти лет. Это шестьсот дукатов в общей сложности, считая те, что Леа уже получила. Большие деньги даже для Киенны. Если к тому же признаешь ребенка, Леа обретет право на ренту. К такой богачке женихи встанут в очередь. Леа сможет выбирать. Она, конечно, не обрадуется, если ее бросят, но быстро утешится.