Оборотни преимущественно были именно такими. По большей части в них не было ни алчности, ни властолюбия, ни зависти. За редким исключением, они не привыкли скрывать эмоции, отчего все их чувства проявлялись слишком яростно и безудержно. И любили, и ненавидели двуликие одинаково — открыто и от всего сердца. Так же, как и вычеркивали ненужное из своей жизни. Раз и навсегда, без исключений.

Именно поэтому я всегда читал свою противницу как открытую книгу. Впрочем, стоит заметить, что эмоции ее безошибочно улавливал и распознавал лишь я. Остальные ученики поражались ледяной выдержке и в любой ситуации неестественному спокойствию. Я же удивлялся: о каком равнодушии идет речь? Я-то видел ее насквозь. Ярость за сжатыми в нитку губами, смех за почти незаметным подрагиванием ресниц, удовольствие за пятнами румянца на молочно-белой коже скул, презрение за чуть прищуренными раскосыми глазами.

Ее контроль над собственным темпераментом бесил меня неимоверно. Я сам себя не узнавал. Цеплялся к ней при любой возможности, используя для нападения каждый подходящий предлог. Она же в борьбе со мной совершенно теряла голову, становилась яркой и живой. Одним словом, такой, какой ее сроду не видел никто из окружающих. Отдаваясь мне, открывалась полностью, показывая такие глубины чувственной натуры, каких я от нее не мог и ждать, выжимала из себя все возможные эмоции.

После резкой смены курса наших отношений я и опомнился-то не сразу. Даже осознал, насколько запал, не после первого и даже не после второго горяче-страстного столкновения. А когда чуток отрезвел, оказалось поздно что-либо предпринимать.

Возвращаясь в реальность собственной спальни, я перевел тяжелый взгляд на ту, другую, которую и позвал к себе прошлым вечером, чтобы избавиться от влечения к чокнутой ведьме. Как выяснилось, все мои потуги не принесли ожидаемого результата. С Уряной без сомнения мне было горячо, но наша страсть ни в чем не дотягивала до чувственного взрыва, который каждый раз случался в объятиях провинциалочки. А ведь все казалось предельно физиологичным, осечек ни разу не было. Секс виделся мне четкой последовательностью выверенных действий, которые изредка можно разбавлять острыми словечками или приятными прикосновениями, но механика которых всегда приводила к одному и тому же результату. Уж если встал, то либо кончишь, либо нет. Иных вариантов не предусмотрено… А вот поди ж ты! Какая-то большеглазая пигалица с мещанской фамилией[6] не иначе приворожила меня к своему телу!

Ее нереально восхитительный образ засел в моей памяти занозой, въелся в мозг, как кислотный ожог. Даже сейчас, лежа рядом с теплым и на все готовым телом случайной знакомой, я метался от внезапно возникшего возбуждения к девчонке, которая вне постели все еще бесила меня до дрожи. Просто вспоминая наше последнее столкновение, я готов был кончить от четкого осознания, что мне в ее объятиях позволено все. Любое извращение, которое только взбредет в мою голову. Эта девка, эта безумная не собиралась отказывать мне ни в чем лишь потому, что, кажется, получала от моих фантазий не меньшее удовольствие, чем я сам.

Последнее наше свидание оставило у меня двойственное ощущение некой недоговоренности, а значит, после каникул стоило ждать расплаты. Я расплылся в предвкушающей улыбке — платить по счетам боевичка умела, более того, делала это настолько виртуозно и с такой отдачей, что я бы и не заподозрил ее в недавней невинности, если бы не стал у нее первым.

Наши внезапно начавшиеся и регулярно повторяющиеся тесные контакты скрывали мы оба, ни о чем не сговариваясь. Я — потому что никак не мог разобраться, как относиться к этой занозе. Да и подставлять ледышку перед своими бывшими почему-то не хотелось. Цтислав, думаю, исходя из каких-то своих резонов. Может, берегла репутацию правильной домашней девочки со строгим воспитанием. А может не хотела выглядеть доступной и разглашать подробности интимной связи с первым ловеласом школы.

Пытаясь избавиться от развратных воспоминаний, я уже пару часов лежал с закрытыми глазами, все еще надеясь заснуть. Время, кажется, давно перевалило за полночь, а сон не шел. В комнате повисла неестественная тишина. Даже ветер сегодня не завывал снаружи, запутавшись в ветвях деревьев. Только репетир настенных часов бездушно отмерял конец каждого часа. В безмолвии его щелкающие звуки раздражали и нервировали.

Рядом едва слышно сопела Уряна. Еще вечером, пребывая от своей оригинальной идеи в гораздо более благодушном настроении, я не стал противиться ее желанию остаться, чего по обыкновению старался избегать. Теперь же меня раздражал звук ее дыхания. Я всерьез недоумевал — с чего вдруг изменил собственным привычкам ради не самых выдающихся прелестей, злился, что не могу встать и уйти, раз уж жаркое свидание случилось на моей территории. Стоило только гостье пошевелиться во сне, как я с трудом усмирял желание разбудить ее и выпроводить восвояси. Еще сильнее это не слишком достойное мужчины желание становилось, когда нахалка складывала на меня руки-ноги.

После пары часов мучений — позор да и только! — пришлось соорудить между нами баррикаду из подушек, а самому и вовсе откатиться к краю кровати. В постели оборотница оказалась далеко не новичком, да и, как все двуликие, могла похвастаться завидным темпераментом. Однако я очень хорошо понимал, что наше горячее свидание так и останется единственным, чего бы там себе девчонка не намечтала.

Как выяснилось, мои мысли занимала только одна особа, страсть к которой чаще всего сменяло неимоверное раздражение. Ей и расхлебывать то, что в моих ушибленных мозгах так необратимо сдвинулось. Я с трудом сдержал едкий смешок при этих мыслях. Они лишь сильнее распаляли и подогревали мой сексуальный аппетит к конкретной одаренной.

Картинки жаркой встречи сразу после переводного экзамена боевого отделения никак не желали забываться, слишком уж соблазнительными были. Яра выскочила из класса кипя и пыхтя, а я не стал интересоваться причинами состояния этой злючки, хоть и сумел воспользоваться им сполна. В первые же секунды девчонка зло прищурилась при виде меня, идущего по коридору по своим делам, шагнула навстречу, по всем признакам намереваясь выпустить пар. Что ж — я отказываться не собирался. Раздражение столь явно бурлило в ней, что даже на лице появились лисьи черты — звериная половина рвалась на свободу.

Именно поэтому в следующее мгновение я ухватил ее за плечи и уверенно втолкнул в пустующий класс, со звонким щелчком закрывая нас в просторном помещении. Яра развернулась, рыча что-то почти по-звериному. В тембре ее шипения мне послышался горловой лающий рык росомахи. Но я не дал себе времени задуматься над