моя деятельность все-таки уже началась и даже без всяких усилий с моей стороны. Видимо, это происходит во сне, откуда меня возвращают не отдохнувшим, но, как уже было сказано, с ощущением хорошо проделанной работы. Иначе почему бы мне стали вдруг приходить письма от людей совершенно незнакомых, где они меня сердечно благодарят за встречу и беседу? Ну, вот например, что пишет весьма пожилая леди из Флориды о событиях своей жизни 68-летней давности:

— "…Это был такой праздник! Мы с мамой оделись по-королевски, чтобы отдать дань уважения братьям Гершвин в их симфоническом оркестре. Первая композиция остается одной из моих самых любимых — Rhapsody in Blue! Когда заиграл кларнет я услышала щебет птиц, звуки стали какими-то смелыми, затем игривыми и, должно быть, оказали на меня огромное влияние — я сидела неподвижно с закрытыми глазами и впитывала все это! Тот одинокий кларнет отправлял меня в космос… Есть, есть связь между музыкантами и теми, кто слушает, поскольку каждый подпитывает другого своим воображением!.."

Или вот ещё одно, очень похожее. Пишет Роберт, тоже очень немолодой парень из города Пасадена, штат Калифорния:

— "…Когда я рос в Сан-Франциско в 50-е годы, моя бабушка по воскресеньям возила меня в парк Голден Гейт, где на большой эстраде участники симфонического оркестра Сан-Франциско бесплатно исполняли популярные лёгкие классические мелодии. Я всегда буду благодарен за эти счастливые воспоминания, которые возвращают меня в более простые и тёплые времена, когда волшебство не пряталось от нас столь тщательно как сегодня…"

Каково, а? Таких посланий у меня уже несколько, при случае поделюсь и другими. Должен признать, пока что я вижу в этих незатейливых текстах только благодарность за испытанное прекрасное чувство. А хотелось бы понимать, от чего человек, становясь счастливым, избавляется при звуках божественной музыки? Полагаю, что счастье наполняет нас не только когда что-то к нам приходит, но и когда нечто огромное нас покидает. Но что? Начинаю догадываться…

Прошлой весной, так порадовавшей меня ранним теплом, неожиданно оборвалась связь с моим (теперь я по праву называю его своим) оркестром. Их пригласили куда-то далеко, по-моему в Италию, и именно там они сейчас дают концерт за концертом в провинциальных городах. Города эти милые и совсем небольшие; я же пытаюсь представить Ирину Сергеевну со скрипкой в руках, в ночи играющую соло на крыше собора в Милане. Хорошо бы повидать её там, пусть даже в сновидении. Почему бы нет? Напрошусь-ка я на это, может быть те, кто ведёт меня по этому пути, услышат и снизойдут?

…И к моему изумлению, в Италии я оказался ближайшей же ночью. Мне почему-то сохранили память об этом, в отличие от прошлых моих перелётов и встреч. Наверное, это входило в их планы, хотя неприятно сознавать, как легко сокровенные желания и мысли могут быть прочитаны и затем столь быстро исполнены. Недовольство и злость владели мной до той самой минуты, когда далеко за полночь, проходя по виа Данте, не увидел я вдалеке беломраморную громаду собора, светящуюся во тьме уснувшего города. И я пошёл туда, боясь потерять нить, соединяющую меня с этим чудом, не зная ещё о настоящих чудесах и откровениях, которые ожидали меня впереди. То, что это был сон не подлежало сомнению — представить себе итальянские улицы безлюдными, пусть даже глубокой ночью, совершенно невозможно. Ни одного человека, даже полиции не было на площади перед собором. Какая-то дымка скрывала здания вокруг, их темные силуэты, так похожие на театральные декорации, сливались с небесами и было никак не понять, где заканчивается одно и начинается другое. Наверное, это смотрелось неплохо — одинокая человеческая фигурка, крошечная, словно точка, пересекает огромную тёмную площадь и, наконец, замирает перед светлой громадой великолепного здания. Что-то похожее я уже испытал однажды, когда вели меня по пустой сцене и я чувствовал всю бесконечность чёрного и пустого зрительного зала. Тогда это было наяву, сейчас же передо мной было видение, данное обычному человеку, скорее всего, с какой-то целью, но, возможно, и просто так — в знак благодарности или поддержки. Все происходило как-то странно, пространство ощущалось — вот оно! а времени не существовало вовсе. Это тоже верный признак сна; кстати, наверное и в райских кущах время стоит на месте. Не могу сказать, что вокруг царила абсолютная тишина, нет, было просто тихо. Куда же мне теперь идти? Должно же что-нибудь произойти, иначе зачем я здесь? Что-то, после чего я стану другим, и больше никогда прежним. Ожидание это было и мучительным и прекрасным, а расставание с прошлым — необходимым и жутким, немного напоминающим смерть. Предстояло принять нечто простое, но очень важное, о чём не догадывался раньше и, тем самым, перейти черту после которой уже нет возврата. Я вдруг поймал себя на том, что меня бьет дрожь и дышится как-то через раз; если бы пришлось говорить, то вряд ли бы это получилось. И вдруг я услышал звук. Слабый, протяжный и чистый звук ниоткуда. И сразу нас стало трое — безлюдный огромный храм, маленький я и эта одинокая нота, печальная и великая. Двери собора были тяжелы и почему-то приоткрыты; всего несколько неуверенных шагов и, вот, я уже несу в себе новое переживание. Темноты не было, откуда же этот слабый свет? Не из ближайшей ли капеллы?.. Какое странное свойство у здешних соборов — их внутреннее пространство стремится в бесконечность, в то время как наши храмы устремлены в небеса. Интересная, но лишняя сейчас мысль… Дальше, дальше… Вот и узкая винтовая лестница, здесь наощупь. Холодные мраморные стены… Звук скрипки (это была скрипка) уже наполнял всё вокруг; я стремился к нему, как я теперь уже знал, всю жизнь, и осталось совсем чуть-чуть…И что же я услышал в этом звуке, в этом смехе, в этих рыданиях, в этом рассказе обо мне самом — человеке, который сейчас незаметной тенью прячется среди мраморных статуй, шпилей и арок? Многое. И то, что я узнал связалось в единое целое: о неудачах, бремени и ранах… О надежде, любви и свободе… Верующие называют это несением креста. Атеисты и сомневающиеся говорят: "не везёт". А что же я? Не повезло с крестом? Звучит чудовищно. Неужели так? Ах, Ирина Сергеевна, что же Вы делаете с моим усталым, изверившимся сердцем? Сквозь просвет в облаках снова показалась луна, мрамор собора стал голубым и я хорошо вижу Ваш тёмный силуэт вдалеке от себя под стометровым шпилем, на