делать дальше и кто меня схватил. Ибо очень скоро я буду выпотрошен как курица.

Хотелось вскочить и улететь — но крылья сломаны. Хотелось убежать — но передние лапы оторваны. Хотелось звать на помощь — но я один, и должен рассчитывать только на себя. И моя интуиция говорила, что надо сперва собрать информацию, составить план, и только потом действовать.

Боль в месте прикосновения медленно угасала, а вместе с этим возвращались чувства. Я лежал, но не горизонтально, а чуть приподнявшись на грубо сделанной решётке из чего-то круглого и сучковатого, как наспех сделанных волокушах из стволов деревьев. А ещё чувствовалось, что меня накрыли чем-то похожим на ткань или шкуру. Не знаю, кто меня тащит и куда, но точно знаю зачем.

Сейчас же у разумных привал и они решили потрогать дракона за морду… Ну хоть спасибо, что не за хвост, грязные фетишисты! Вот кем надо быть, чтобы так сильно гладить дракона? Фу, противно! Если выживу — обязательно промою морду и ототру клеймо позора. Главное маме с сестрёнкой не говорить, что меня трогал чужой дядя, иначе Калиса меня вусмерть затискает в порыве утешения, а мама этого дядю сама застрогает до потери пульса, жизни и тщедушной душонки. Чужого дядю не жалко, но вот быть затисканным до смерти не очень хочется.

Через секунду оказалось, что вместе с остальными чувствами вернулось не только искромётное чувство юмора с нескончаемым фонтаном сарказма и лёгкой придурковатостью — вернулся слух.

— Нука́ат аа́ркас шоо́т ду новама́ат, — раздался голос где-то слева от меня. Молодой, немного хрипящий.

— Руктамма́ат у́укта ну догтоо́р. Тамкаа́т маа́ктат ну лодалго́ом, — ему ответил другой молодой голос без какого-либо хрипа.

— Ду ма́актат. Каа́птаг оо́с ну орока́ат, — сказал первый.

— Дур акта…

— Ну маа́с! — прокричал третий голос. Грубый, низкий. Таким голосом обычно отдают приказы идти в штыковую атаку и умирать за церковь и батюшку царя. — Ма́ас таа́ктарос ну долшоо́с. Аа́рпа ну каа́тул.

Разумные засуетились, отошли в сторону, послышались возгласы. Что-то фыркнуло и заржало как лошадь, к ней присоединилась вторая, волокуши дёрнулись и меня потащили дальше. Я аккуратно приоткрыл левый глаз. Как и прежде, всё было в белой дымке, но кое-что получилось рассмотреть.

Предположение оказалось верным. Как минимум голова, шея и передняя половина тела накрыты грубо сшитым покрывалом. Довод о волокуше из жердей тоже подтвердился: подомной простиралась жёлто-оранжевая земля прерий с редкими клочками трав и низеньких кустарников. Хотелось чуть приподнять голову и осмотреть тело полностью, но продолжить изображать бессознательное бревно куда выгодней.

Если сложить воедино всю информацию, то получится ситуация из разряда «Плакать и звать маму», но лучше заняться самолечением. Небольшой жар ощущался на коже груди, в обрубке хвоста и морде. С мордой всё было понятно: её потрогали, но подлечить лишним не будет. Лог… Запаса выносливости хватит на восемь сеансов, значит — три в хвост, три в грудь, один в левую часть морды и один в глаз, чтобы видеть чуть получше.

Вопрос: сколько там разумных? Там было две лошади, и они явно с наездниками. Или же те двое и есть наездники? Было бы хорошо, если разумных всего трое: я бы дождался, когда они остановятся на привал и как выскочил бы; как зарычал; как напугал их всех и отгрыз бы им головы. Но правильней считать, что разумных пятеро, плюс две лошади, которые вполне могут оказаться боевыми и дрессированными. В итоге семь потенциальных противников — не самый лучший расклад, чтобы проявлять твёрдость характера. Пока я буду рвать на куски одного, другие меня толпой ногами запинают. Да и на магию рассчитывать не стоит: вдруг у них тоже есть магические щиты, как у того дворфа. Так что лучше дождаться привала.

На каком языке они говорили? Немного мелодичный, хоть и обрывистый, с протяжными гласными в словах. Это не язык дворфов, людей и равнинных эльфов. И не тёмных и лесных эльфов: у них всех слова будто сотканы из разных по тембру и звучанию слогов. Это не язык ящеролюдов: у них бывает, что одно слово заменяет целое предложение.

Остались орки, что вполне логично: мама ведь говорила, что в этих прериях обитают и люди, и орки.

Спустя час долгих размышлений стало понятно, что ни черта не понятно. Из того разговора я смог запомнить лишь отдельные слова, и это оказалось критичной оплошностью. Сама суть орочьего языка в протяжном слоге, выкинь из предложения хоть одно слово, и смысл его тут же изменится на противоположный. Одно единственное слово без контекста вообще не подлежит переводу, так как у каждого из них от трёх до двадцати значений и, нередко, они могут быть абсолютно противоположными. Холодный, горячий, тёплый, сырой — это одно слово, в зависимости от построения предложения и общего контекста.

Но всё же я смог вспомнить отдельную фразу: «Ну маа́с!».

Вот только понять значение этой фразы равносильно разгадке тайн бытия и вселенной, потому что мама не объясняла про диалекты в том или ином языке. Тем более, если речь шла о языке орков. Но, думаю, там три возможных значения.

«Обед готов» или утверждение «Будем есть». Надеюсь, что в их рационе нет блюд из чёрных драконов.

«Ждут», «Ожидают», или «Готовы взять». Звучит странно, но если предположить, что орк связался с друзьями и они нас ожидают — то вырисовывается вполне логичная, и крайне печальная картина.

«Вижу далеко» или просто «Вижу». Он увидел что-то на горизонте? Это может объяснить, почему поздним вечером орки не останавливаются на привал.

Каждый из трёх вариантов перевода может быть и правильным, и неправильным тоже, ведь я не знаю смысла всего разговора. Но оставаться здесь нельзя! На первой же остановке подгадаю момент, перебью всех орков и уползу куда-нибудь подальше. Лог…

За час выносливость немного восполнилась, и я сразу подлечил глаз: зрение всяко пригодится в ближайшее время. Количество жизней практически сравнялось с максимумом, так что если вновь потеряю сознание, то продержусь какое-то время. Теперь же пора готовиться: рано или поздно орки остановятся на привал.

Через три часа солнце скрылось за горизонтом и мир утонул в ночном мраке, но орки подобно асфальтоукладчику безостановочно шли вперёд.

Спустя ещё семь часов, когда наступило утро и солнце раскрасило мир живыми цветами — орки всё так же пёрли вперёд под аккомпанемент лошадиного фырканья. Шли они молча, не переговариваясь и не отвлекаясь ни на секунду. Лишь изредка один из орков отбегал в сторону, чтобы минут через пять прибежать обратно.

К вечеру мне стало не по себе. Паранойя взбесилась и пыталась что-то сказать, скребя когтистыми пальцами по моему бедному сердечку. И я даже знал, что именно она хотела сообщить — эти орки не орки вовсе, а звери какие-то! Идти сутки без перерывов и привалов — это что-то невероятное.

Наутро беспокойство лишь усилилось, но меня беспокоили не орки, вечно прущие без остановки. Настораживали лошади. И если с орком я мог допустить, что он на ходу ел и пил — но вот лошадь⁈ В такое было сложно поверить: либо это были совсем мощные лошадки, способные на ходу даже спать; либо это не совсем лошади.

Но всё равно я постоянно готовился и ждал, когда эта выносливая компания остановится. Заодно постоянно запускал самолечение, как только выносливости накапливалось на два сеанса.

К вечеру мне стало пофиг на орков и на их лошадей. На спрятавшееся солнце, на ночь, на ветер. На всё. Обрубок хвоста отдавал лёгким жаром. Живот покрылся испариной. Дыхание увлажнилось, я чувствовал это остатками языка. Паранойя кричала о хвосте. Заражение. За передние лапы я не волновался, культи практически всегда были над водой. Но не хвост.

Наутро испариной покрылась спина. Дышать ещё можно было, но меня лихорадило. Будь я сейчас в облике ящеролюда или просто человека, то помер бы ещё в реке — но у тел драконов сильный иммунитет. Всё это время он справлялся с заражением. До недавнего момента. И сдал позиции. Теперь моя очередь заботиться о себе. Но всё не так уж плохо: после каждого сеанса лечения жар отступал, а возвращался практически перед следующим сеансом. Это обнадёживало: получится вылечить мой бедненький хвостик.

Вечер. Солнце опять не светит. Луна опять не греет. Ветер опять шелестит травой. Орки опять не останавливаются. Лошади опять фыркают. Дышать плохо. Мысли путаются. Кажется, испариной покрылись передние лапы. Даже те места, которых нет. Обрубок хвостика горит от зудящей боли. После