В другой серии рисунков принцессу хочет пожрать стая серых мохнатых тварей без тела, но с огромной пастью. Спасаясь от них, принцесса снова дает себя проглотить дракону. На этот раз на картинке не появилось яйцо, но дракон лежит на лужайке и плачет. Слезы собираются в ручей, а на берегу ручья вырастает цветок. Бутон лопнул, из него выходит принцесса, она поет.

Сознание мое было совершенно помраченным, рассудком я ничего не понимала и не могла объяснить, что со мной происходит, потому что сама не знала этого. Я помню, как это было, и что это было действительно так. Но рисунки с аккуратно проставленными датами, от первого до последнего, рассказывают всю историю. Они свидетельствуют: не осознавая ничего рассудком, я в то же время все понимала.

Кроме рисунков, я и в других сферах старалась избыть в жизни то, чего не могла выразить словами. Моя роль была мне не по плечу, но вместо того, чтобы отбросить ее, я стала сверхстарательной. После уроков я стала каждый день ходить на работу, но при этом старалась, чтобы отметки в школе у меня не ухудшились, а даже улучшились. Вечером, придя с работы, я учила уроки, засиживаясь над ними за полночь. Поспав несколько часов, я вставала до зари, снова учила уроки или выполняла работу по дому, делая все потихоньку, чтобы никто не услышал, затем шла в школу, потом снова на работу и снова за уроки. У меня не оставалось времени на друзей или развлечения, и пускай это глупо, однако так мне было спокойнее, потому что некогда было горевать о долгих годах, прожитых в одиночестве. Таким образом, все шло, как всегда, плохо, и в этом не было ничего веселого, но, по крайней мере, мне так было привычно.

Я стала меньше спать, и начала меньше есть, не потому, что хотела похудеть — я хотела крепко держать себя в руках, чтобы не потерять контроля над хаосом. И тут появился Капитан. В первый раз это произошло, когда я писала дневник. Я принялась за него усталая, и внезапно обнаружила, что предложения заканчиваются у меня не так, как я задумывала. Я испугалась и написала: «Кто заканчивает за меня предложения?». А он ответил: «Это я». С этого у нас началось, и так и пошло. От записи в дневнике до мыслей — недолгий путь, а от мыслей недалеко и до голосов. По крайней мере, так это было у меня. Путаница с восприятиями у меня началась давно, они были у меня искаженными, так что, по сути дела, требовался лишь маленький шажок, чтобы начать слышать голоса.

Вообще-то я и раньше их уже слышала, хотя и не могла с уверенностью сказать, что это было, но тогда голоса были неясными, они слышались как бормотание, как далекое жужжание, что-то похожее на разговор, но я не различала в нем слов и не могла сказать, чей это был голос. Теперь же не оставалось никаких сомнений. Со мной говорил Капитан, причем говорил он очень отчетливо. Его слов нельзя было не понять. Капитан есть капитан. Капитаны отдают приказы. Но он бывал и добрым, по крайней мере, вначале. Он говорил со мной ласково, обещал, что будет меня оберегать, что я могу не обращать ни на кого внимания, потому что он сам за мной присмотрит. Он говорил, что никто не знает меня так хорошо, как он, и в доказательство рассказывал мои сны и желания, что было ему, конечно, очень легко, так как он был не кто иной, как я сама. Он сказал, что не надо больше думать о том, нравлюсь ли я другим людям и хотят ли они дружить со мной или нет, и что мне незачем больше ломать себе голову над тем, чего я хочу и какой мне надо быть. Все это он возьмет на себя. И он пообещал, что никогда меня не покинет. Я должна только верить в него и делать все, как он скажет. Я так и поступила. Это оказалось совсем нетрудно, во всяком случае, поначалу. «Тебе бы надо побольше поработать над этим заданием», — говорил Капитан. И я переписывала задание еще раз. «Пока это еще не очень хорошо», — говорил Капитан. — «Поверь мне, это нехорошо. Перепиши еще раз!»

Я верила ему. И я переписывала задание еще раз, отыскивала в справочнике новые факты и исправляла план сочинения. «Нехорошо, — говорил Капитан. — Ты, видно, совсем дурочка. Но тебе повезло, что у тебя есть я и что я тебе помогаю. Перепиши задание еще раз, только теперь уж как следует!» Но у меня больше не было сил, я совсем замучилась, а времени уже было четыре утра, и ведь задание было совсем простое, и я его уже трижды переделывала, и над ним совершенно незачем было столько работать. «Ты не только глупа, но еще и ленива!» — говорил Капитан. И после этих слов он ударил меня по лицу, сильно и не один раз, чтобы научить меня, как надо себя вести, и чтобы я не опустилась окончательно. Притом я ведь видела, что удары мне наносит моя же собственная рука, однако в моем восприятии ею управляла не я. Это звучит странно, но тогда прошло уже много времени с тех пор, как у меня появилась неуверенность в том, кто же на самом деле управляет моими мыслями и действиями, и я вообще уже не знала, существую ли я вообще, поэтому следующим шагом на этом пути стала для меня утрата контроля над собственными руками, и шаг этот был, в сущности, совсем невелик.

Все во мне было к этому уже готово, так что когда Капитан меня побил, я восприняла это именно как побои от Капитана. Я испугалась и не могла ему воспротивиться. Он бил меня больно, и громко орал у меня в голове, он орал на меня все громче и громче. Потом он немного утих, я утерла слезы и еще раз переписала задание. Разумеется, я выполнила его опять нехорошо, но переделывать было уже некогда, потому что настало утро, и пора было идти в школу. Капитан отправился туда вместе со мной и вел себя достаточно дружелюбно, чтобы я могла почувствовать к нему благодарность за хорошее отношение, за то, что он согласен присматривать, чтобы я не наделала каких-нибудь глупостей.

С этого дня он часто стал меня наказывать и бил всякий раз, как я делала что-то не так, а ему часто не нравилось, как я что-то делаю. Я ничего не успевала, и вообще была ленивой дурой. Когда на работе в киоске кинотеатра я не могла быстро сосчитать сдачу, он уводил меня в туалет и там бил по лицу, несколько раз. Он бил меня, когда я забывала учебник или кое-как выполняла домашнее задание. Он заставлял меня брать в дорогу палку или хворостину и бить себя по ляжкам, если я слишком неторопливо шла или ехала на велосипеде. Для меня это было мучение, не только из-за того, что больно, но и от стыда. Оплеухи я получала, только когда мы бывали наедине или когда он устраивал так, что мы оставались одни, зато палкой мне доставалось, когда я шла или ехала на велосипеде по улице, у всех на виду. Кроме того, от палки, в отличие от пощечин, на теле оставались следы. Объяснить, откуда взялись синяки, было нелегко. Я прекрасно знала, что сама себя побила, но у меня не было такого ощущения, что это зависело от меня самой. Моими руками меня избивал Капитан, я понимала и ощущала, как это происходит, но не могла объяснить, ибо для этой реальности у меня не было слов. Поэтому я старалась как можно меньше говорить.

Капитан считал меня страшно ленивой. Он считал, что я слишком много сплю и слишком много ем. Затем он выставил мне новые требования. Достаточно спать двадцать пять часов в неделю, сказал Капитан. В дальнейшем он уменьшил эти часы до двадцати. Если я не слушалась, он дрался и ругал меня. Также он решил, что есть я могу один раз в день. Этого для меня более чем достаточно. Потом объявил, что и этого слишком много, и снизил мой рацион питания до трех раз в неделю. Я попробовала провести ревизию и выяснить, в какие дни мне особенно нужно поесть. Однако временами он обращался со мной ласково, и я продолжала доверять ему во всем, потому что он говорил, что делает все ради моего же блага.