— А много ли дадите? — Интересуется Стоян.

— Тридцать червонцев. — Уже серьёзно говорит турок.

— Если бы даже султан предложил мне свою саблю и корону, и то не отдал бы. Сестра моя не имеет цены. — Гордо говорит Стоян.

— Хватит трепать языком. — Данило отвешивает сыну подзатыльник, потом хлещет вожжами быка и тот трусцой бежит по дороге. Между турками и арбой Данилы оказывается другая повозка, и беседа обрывается.

Данило везёт на базар сыр. Варили его Мария и Босилька. В четырёх больших корзинах, прикрытых холостом, сложен этот товар. Солёный и сладковатый, твёрдый и мягкий. С пряными травами, дроблёными орехами и даже с вяленой вишней.

Для Босильки и Стояна поездка на базар — праздник. В такие дни Гнилане преображается. Не только вокруг площади открыты лавки, но всё её пространство заполнено торговцами и покупателями. Поставлены матерчатые навесы от палящего летнего солнца. Под ними на деревянных столах лежат фрукты и овощи, мясо и рыба. Или прямо на землю свалены тележные колёса, дуги, хомуты. Бродят между рядами мальчики с тяжёлыми кувшинами, продают воду и щербет.

А под навесом с бахромой стоят низкие столики, за которыми на ещё более низких скамейках сидят приезжие купцы, пьют кофе и едят пахлаву, наверное, как у себя в Стамбуле. Тем временем из корчмы несётся сербская песня, кто-то из местных уже выпил сливового вина и загулял.

Тут же в открытых лавках работают ремесленники. Сапожник чинит туфельку с загнутым носком. Кузнец подковывает коней. Пекарь жарит в огромной сковороде брызгающие раскаленным маслом буреки. Возле лавки с тканями сидит на коврике, скрестив ноги, старый турок. Зажал в зубах чубук, зажмурил глаза, будто спит. Но едва подошла покупательница, вскочил, забегал вокруг, предлагая товар.

Стоян загляделся на детские игрушки, среди которых были крошечные всадники с оружием, но заметил улыбку Босильки, смутился и быстро направился туда, где продавались снасти для рыболовов и припас для охотников. На выданные сестрой деньги купил крючки и какую-то хитрую ловушку для мелких зверьков.

— Ну, все зайцы будут наши. — Усмехнулся отец.

Вдруг раздался глухой стук, он нарастал, приближался. Люди прекратили торговаться, на лица угасили улыбки. Чеканщик опустил свои инструменты на широкое блюдо. Кузнец отложил подкову, и конь в станке перестал дрожать и всхрапывать.

На площадь выходили янычары. Алая одежда, высокие шапки, на поясах ятаганы. Впереди трое несут барабаны и выбивают гулкую дробь.

Стоян вспомнил, как семь лет назад в Пасьяне поднялась суета — жители услышали, что должны уплатить девширме.

— Что такое девширме? — Начали спрашивать Стоян и Босилька у старшего брата Петра.

— Налог кровью. Будут набирать мальчиков лет семи-восьми в школу янычар.

— А далеко она? — Оживился Стоян, он мечтал обучиться грамоте.

— Школа янычар в Стамбуле. Там тебя обрежут, заставят говорить по-турецки и научат воевать с христианами. Вырастешь, явишься в Пасьяне и если прикажут, убьёшь свою семью. — Сурово объяснил Петро. Стоян испугался. По возрасту янычарам подходил только он. Родители хотели спрятать младшего сына, но не успели. В ворота постучали. И тогда хитрый мальчик притворился дурачком. Он свёл зрачки к переносице, открыл рот и стал ползать по двору. Даже когда один из янычар ожёг его плетью, Стоян не встал. А сообразительная Босилька, тогда ей было двенадцать, стала убеждать незнакомцев, что брат её с детства малоумный. Янычары посовещались и оставили двор Данилы не солоно хлебавши.

Сейчас такие же воины вышли на середину площади к невысокому помосту и расступились. За рядами янычар пряталась телега с большой деревянной клеткой.

— Это казнь! — Стали восклицать в толпе.

— Зачем они портят торговлю в день, когда съехались столько люда? — Вопрошал молодой кузнец.

— Затем, чтобы все видели и боялись! — Мрачно отвечал ему пожилой сапожник. — Пойдёмте, дети. — Данило попытался увести Босильку и Стояна, но они наткнулись на янычара, который прикрикнул:

— Куда собрались? Стойте на месте.

Тем временем на помост поднялся коренастый пожилой воин и Данило прошептал:

— А вот и Али? Он ады-баша — командир сотни.

Грозно оглядел командир площадь, развернул свиток с печатью на шнурке и медленно произнёс:

— Слушайте и не говорите, что не слышали!

Разговоры смолкли. В небе хрипло каркнул ворон.

— Суд приговорил к смерти через отсечение головы сербских разбойников Симона и сыновей его Лазара, Петара и Иону.

— Гайдуки, гайдуки… — зашептали в толпе.

Из клеток вытащили и повели к помосту четверых в рваной окровавленной одежде. Один старик, но ещё крепкий, трое — статные молодцы. Самый молодой, кудрявый, гордо вскинул голову, обвёл толпу суровым взглядом из-под сдвинутых чёрных бровей.

— Узнаёшь его, Босилька? — Воскликнул Стоян. На голос обернулись. Данило зажал сыну рот ладонью. Босилька узнала и побелела, как холст, выгоревший на солнце. Этому юнаку она перевязывала раны в пещере.

Некоторые женщины быстро, исподтишка крестили гайдуков, сербские мужчины опустили глаза, не в силах помочь пленникам.

— Ах, Босилька, — снова не удержался Стоян, — если бы сейчас вся толпа двинулась на янычар… Но каждый трясётся за свою шкуру. Враги сильны нашим страхом и молчанием.

Янычары заставили приговорённых стать на колени.

— Вот головорез Петар. — Али указал на мужчину богатырского сложения. — От его руки погибли многие османские воины. Но настал и его час.

Петар поднял бородатое лицо, бросил грозный взгляд на Али:

— Доберутся и до тебя честные сербы! Дай Бог, доберутся! — Он перекрестился, подняв к лицу скованные руки.

Али махнул рукой. Палач вскинул секиру и обрушил широкое лезвие на загорелую шею Петара. Один из янычар поднял отрубленную голову, другой вонзил в её срез острие копья и поднял в синее небо. Послышался женский плач.

Отец казнённого с отчаяньем смотрел в мёртвое лицо сына. Потом перевёл взгляд на оставшихся наследников, но уже над вторым встал палач.

— Вот ворюга Лазар, который грабил слуг султана, даже у наместника увёл коней. Но недалеко умчался.

— Это ваше богатство награблено. Вы обобрали наш народ, затем и явились в Сербию. — Крикнул Лазар. Секира палача срезала его голову и кровь брызнула на помост.

Отец гайдуков застонал. Когда палач шагнул к младшему сыну, Ионе, старик не выдержал.

— Али-ага, послушай! Останови казнь!

— Чего тебе нужно, старый разбойник? — С презрением спросил Али.

— Не для себя прошу милости. Скажи, если мой мальчик присягнёт султану, ты пощадишь его? Я готов признаться, где спрятал золото.

— Если юнак покается и примет ислам, это будет благим примером. Я согласен заступиться за мальчишку перед судьёй. — Одобрил Али.

Старый гайдук обернулся к юнаку, от которого Босилька не отрывала глаз.

— Иона, перемени веру и живи. Я беру грех на свою душу. А