за проволокой, и добежал до окопа, валился, с прострелянной грудью или лицом, на дно; если же враг промахивался, прыгал, и прикладом ли, штыком ли, просто голыми руками разил врага, и уже оказавшись в глубине заледенелой траншеи, пробивал себе путь — больше чутьем, чем рассудком: руки сами находили горло и душили, нож сам летел в бок, приклад сам находил челюсть и дробил ее — и солдат, почувствовав смерть врага, пробивался дальше.

— Лапшов? Ты? — Пирогов, только что отбросив вцепившегося в него немца, и в упор, выстрелом отправив того к своим богам, чуть не наткнулся на своего товарища, старшину роты 342-го стрелкового полка, сержанта Ивана Лапшова, такого же молодого и жилистого, как и сам Пирогов. — Ты как здесь?

— Твоими молитвами! — Лапшов был рад. — Пригнись! — крикнул. Пирогов пригнулся, Лапшов дал очередью в немца, что замахнулся ножом. Скривив лицо, немец даже не хрипнул, а кудахткнул, точно курица, и кровь из прострелянного горла.

— Ты куда? — спросил Пирогов, давая короткие очереди из своего верного ППШ по выскакивающим, точно черти из табакерки, то тут, то там немцам.

— Туда, — отвечал Лапшов, сам не переставая целиться и стрелять. — А ты?

— Туда, — Пирогов вдруг выскочил из окопа и, пригнувшись, бросился к небольшим кустам, где немец, задыхаясь от натуги, душил какого-то красноармейца. Лапшов только краем глаза увидел, как Пирогов, на ходу перехватив автомат, прикладом, с размаха, ударил немца в висок.

— Сестра! — Лапшов заметил медсестричку, что растеряно озираясь, смотрела на весь этот ужас, не зная, за что взяться — раненых было так много, что слезы в девичьих глазах — кого спасать?! Старшина, пригнувшись, подошел к ней, тряханул за плечи. — Ты как? Нормально? Вон, парня видишь? — в паре метров молоденький красноармеец, раскинув ножницами ноги, сидел на черном снегу и смотрел в одну точку, из ушей кровь, он то и дело направлял винтовку в сторону вражеских окопов, передергивал затвор разряженной «мосинки»12 и нажимал спусковой крючок; опирался прикладом о снег, набирался сил, прижимал приклад к плечу, и все повторялось, — на санки его, — возле медсестры были санки для перевозки раненых, — контуженный он, — Лапшов заглянул в зеленые девичьи глаза. — Чего ждешь?! Приказ ясен?!

— Да! — очухалась девчонка, подскочила, и с санками бросилась к контуженому красноармейцу, тот, как раз уже не в силах сидеть, медленно навзничь опускался, вцепившись обеими руками в опустевшую винтовку.

Сам же старшина, взяв с собой пятерых солдат, бросился дальше, к третьей линии окопов.

К вечеру, когда штурмовые отряды 136-й стрелковой заняли три километра вражеской обороны в районе деревни Марьино в глубину, и пять в ширину13, и создали прочный плацдарм для переброски танков и орудий, командиры рот подводили итоги первого дня боя. Стало известно, что особо отличились в этот день сержант Лапшов и младший сержант Пирогов. Оба — и это многие подтверждали — настреляли такое количество фашистов, что в общем счете набиралось целое кладбище осиновых крестов, на каждого выходило по взводу. Ко всему прочему, и Пирогов и Лапшов взяли в плен офицеров — Лапшов двух, Пирогов — трех; так что как ни смотри, герои выходи сержанты, и если не звезды, то ордена заслуживали. Впрочем, много в этот первый день оказалось героев в дивизии Симоняка. Она одна продвинулась на три километра, дав возможность танкам и артиллерии переправиться через Неву. Не зря славный генерал-майор тренировал свои отряды, заставляя их месяц бегать по озеру. Лишь на участке 136-й, лед оказался не разбит, и тяжелая техника, без потерь, в полном составе была переброшена на левый берег. 268-я стрелковая застряла в районе 8-й ГЭС, наткнувшись на 15 немецких танков, 7 из которых оказались новейшие «Тигры». 45-я же вовсе не вышла с «Невского пятачка».14

Потери 136-й оказались тяжелыми: за одного убитого немца легли восемь убитых красноармейцев, — такова была цена этого молниеносного трехкилометрового прорыва.

Глава 3

Славные малютки

В боевых порядках стрелковых рот шли танки Т-60 из бригады полковника В. В. Хрустицкого. Юркие, стремительные, они всюду легко пробирались, а за ними, прикрываясь их бронёй, смелее действовали солдаты, вплотную подходили к вражеским огневым точкам, поджигали и взрывали их.

— Из воспоминаний заместителя командира 136-й стрелковой дивизии С. М. Путилова.

С вечера 12-го января на участке 136-й начали перебрасывать танки и артиллерию. Тридцатьчетверки, как этого не хотелось, пройти не могли, лед не выдерживал. Решено было ограничиться легкими Т-60. Уложив поперек реки бревна на ширину танковых гусениц, залив бревна водой, дождавшись, когда вода превратится в лед, по бревнам пустили первый танк.

— Хорошо, — наблюдая, как пыхтя, танк прополз через реку, произнес Симоняк. — К рассвету все машины должны быть в бою, — отдав приказ, генерал вернулся на командный пункт.

Командующий армией Говоров ждал всех командующих дивизиями: нужно было решать вопрос с застрявшей на Невском пятачке 45-й стрелковой. 118-й отдельный танковый батальон, что действовал вместе с 45-й, за первый же день потерял в боях все машины. Поддержки авиации и тяжелых пушек с кораблей Балтийского флота оказалось недостаточным. Стены и пролеты 8-й ГЭС, спроектированные и возведенные советскими инженерами, не могли разрушить даже тяжелые 406-ти мм снаряды корабельных башен линкора «Советский Союз», до того прочными они оказались. Что было построено на века на благо Родины, в эти дни приходилось уничтожать собственными руками. ГЭС возвышалась над берегом неприступной крепостью прямо между предполагаемым прорывом 268-й и 45-й. Целый гарнизон засел в ее стенах и вел корректировку огня вражеской тяжелой артиллерии, бившей как по самому Ленинграду, так и по Ленинградскому фронту. Первоначальный план приходилось менять на ходу. И для этого требовался военный совет. Нельзя вот так остановить наступление. 268-ю, нарвавшуюся на немецкие танки и занявшую оборону, нужно соединять с 136-й. 45-я же, при поддержи 13-й должна оставаться на пятачке и, удерживать силы немцев, удерживать так, чтобы ни один немецкий солдат не был переброшен к бреши, что успешно проломила 136-я.

Каждый танк, что втаскивали с помощью лебедок на левый берег, немедленно обрастал десятком-другим пехотинцев и вступал в бой. Невысокие, всего с человеческий рост, Т-60, вооруженные 20 мм авиационной пушкой, казались бессмысленными игрушками в этом едином многокилометровом укрепленном бетоном и деревом бастионе, соединявшим между собою окопами, проволокой и минными полями рабочие поселки и деревни. Но так только казалось.

— Дóбра тачанка! — Пирогов легко вскочил на борт подкатившего к его рубежу Т-60. — СВ и купе занято. Граждане пассажиры пройдите в плацкарт и общий вагон, — остановил он готового забраться за