Пока не победило состраданье.

Она отправила герольда в город,

Чтоб с трубным звуком всем он возвестил,

Что граф назначил тяжкое условье,

Но что она спасти народ решилась.

"Они меня все любят, — говорила, —

Так пусть до полдня ни одна нога

Не ступит, ни один не взглянет глаз

На улицу, когда я ехать буду;

Пусть посидят покамест дома все,

Затворят двери и закроют окна".

Потом пошла она в свою светлицу

И пряжку пояса с двумя орлами,

Подарок злого лорда своего,

Там расстегнула. Но у ней стеснилось

Дыханье, и замедлилась она,

Как медлит в белой тучке летний месяц.

Опомнившись, тряхнула головой,

И до колен рассыпались волнами

Ее густые волосы. Поспешно

Она одежду сбросила и стала

Украдкою по лестнице спускаться.

Как луч дневной между колонн скользит,

Так и Годива кралась от колонны

К колонне, и в воротах очутилась.

Тут конь ее стоял уж наготове,

Весь в пурпуре и в золотых гербах.

И на коне поехала Годива,

Одета целомудрием. Казалось,

Вокруг нее весь воздух притаился,

И ветерок едва дышал от страха,

И щурились исподтишка, лукаво

На желобах с широкой пастью рожи.

Дворняжка где-то тявкнула, и щеки

Годивы вспыхнули. Шаги коня

Ее кидали и в озноб и в трепет.

Казалось ей, что все в щелях коварных

Глухие стены, что затем теснятся

Над головой у ней шпили домов,

Чтоб на нее взглянуть из любопытства.

Но ехала и ехала Годива,

Пока пред ней в готические арки

Градской стены не показалось поле,

Сияя белым цветом бузины.

Тогда она поехала назад,

Одета целомудрием. В то время

Один несчастный, никогда не знавший

Биенья благодарности в груди

И бранному присловью давший имя,

Дыру в закрытом ставне пробуравил

И, весь дрожа, лицом к нему припал;

Но не успел желанья утолить,

Как у него глаза оделись мраком —

И вытекли. Так сила дел благих

Сражает злые чувства. Ничего

Не ведая, проехала Годива —

И с сотни башен разом сотней медных

Звенящих языков бесстыдный полдень

Весь город огласил. Она поспешно

Вошла в свою светлицу и надела

Там мантию и графскую корону,

И к мужу вышла, и с народа подать

Сняла, и в памяти людской навеки

Оставила свое святое имя.

Перевод М. Л. Михайлов

Я в Ковентри ждал поезда, толкаясь

В толпе народа по мосту, смотрел

На три высоких башни — и в поэму

Облек одну из древних местных былей.

Не мы одни — плод новых дней, последний

Посев Времен, в своем нетерпеливом

Стремленье вдаль злословящий Былое, —

Не мы одни, с чьих праздных уст не сходит

Добро и Зло, сказать имеем право,

Что мы народу преданы: Годива,

Супруга графа Ковентри, что правил

Назад тому почти тысячелетье,

Любила свой народ и претерпела

Не меньше нас. Когда налогом тяжким

Граф обложил свой город и пред замком

С детьми столпились матери, и громко

Звучали вопли: "Подать нам грозит

Голодной смертью!" — в графские покои,

Где граф, с своей аршинной бородой

И полсаженной гривою, по залу

Шагал среди собак, вошла Годива

И, рассказав о воплях, повторила

Мольбу народа: "Подати грозят

Голодной смертью!" Граф от изумленья

Раскрыл глаза. "Но вы за эту сволочь

Мизинца не уколете!" — сказал он.

"Я умереть согласна!" — возразила

Ему Годива. Граф захохотал,

Петром и Павлом громко побожился,

Потом по бриллиантовой сережке

Годиву щелкнул: " Россказни!" — "Но чем же

Мне доказать?" — ответила Годива.

И жесткое, как длань Исава, сердце

Не дрогнуло. "Ступайте, — молвил граф, —

По городу нагая — и налоги

Я отменю", — насмешливо кивнул ей

И зашагал среди собак из залы.

Такой ответ сразил Годиву. Мысли,

Как вихри, закружились в ней и долго

Вели борьбу, пока не победило

Их Состраданье. В Ковентри герольда

Тогда она отправила, чтоб город

Узнал при трубных звуках о позоре,

Назначенном Годиве: только этой

Ценою облегчить могла Годива

Его удел. Годиву любят, — пусть же

До полдня ни единая нога

Не ступит на порог и ни единый

Не взглянет глаз на улицу: пусть все

Затворят двери, спустят в окнах ставни

И в час ее проезда будут дома.

Потом она поспешно поднялась

Наверх, в свои покои, расстегнула

Орлов на пряжке пояса — подарок

Сурового супруга — и на миг

Замедлилась, бледна, как летний месяц,

Полузакрытый облачком… Но тотчас

Тряхнула головой и, уронивши

Почти до пят волну волос тяжелых,

Одежду быстро сбросила, прокралась

Вниз по дубовым лестницам — и вышла,

Скользя, как луч, среди колонн, к воротам,

Где уж стоял ее любимый конь,

Весь в пурпуре, с червонными гербами.

На нем она пустилась в путь — как Ева

Как гений целомудрия. И замер,

Едва дыша от страха, даже воздух

В тех улицах, где ехала она.

Разинув пасть, лукаво вслед за нею

Косился желоб. Тявканье дворняжки

Ее кидало в краску. Звук подков

Пугал, как грохот грома. Каждый ставень

Был полон дыр. Причудливой толпою

Шпили домов глазели. Но Годива,

Крепясь, все дальше ехала, пока

В готические арки укреплений

Не засняли цветом белоснежным

Кусты густой цветущей бузины.

Тогда назад поехала Годива —

Как гений целомудрия. Был некто,

Чья низость в этот день дала начало

Пословице: он сделал в ставне щелку

И уж хотел, весь трепеща, прильнуть к ней,