И я опять начала вспоминать… опять перед моими глазами, словно кадры старого фильма, поплыли картины жизни… боль от удара тока вернула мне память…

А потом эти видения погасли, и я пришла в себя.

Видимо, беспамятство длилось совсем недолго, потому что ничего не изменилось – я по-прежнему полулежала, скорчившись в кожаном кресле, на столе стоял выключенный компьютер, а над головой завывала дурным голосом сирена.

Тут дверь кабинета распахнулась, и в него влетели два здоровенных мужика в белых халатах. Должно быть, здешние санитары.

Мгновенно оценив ситуацию, они подскочили ко мне и выдернули из кресла. Я не могла стоять – после электрического удара ноги меня совсем не держали, я словно превратилась в тряпичную куклу. Если бы санитары не поддерживали, я просто упала бы на пол.

Санитары переглянулись, и один сказал другому:

– Она со второго этажа или с третьего?

– Понятия не имею. По-моему, она вообще не наша.

– Откуда же она взялась?

– Понятия не имею.

– Что это ты заладил, как попугай, – «понятия не имею, понятия не имею»?

– Но если я действительно понятия не имею? Ты смотри, на ней пальто, значит, она вообще не из нашего контингента.

– Ну и что мы с ней будем делать? Вкатить ей двойную дозу пенопробутала?

– А вдруг она… того? Кто будет отвечать – Бехтерев?

– Шарко!

– Давай запихнем ее в палату номер шесть, пускай пока там посидит, подумает о своей жизни. Валерий Николаевич утром придет и сам решит, что с ней делать.

– Вот это дело!

Санитары подхватили меня под руки и повели, точнее – поволокли прочь из этого кабинета.

Мы вышли (если ко мне можно применить это слово) в коридор, прошли по нему недолго и остановились перед лифтом. Один санитар нажал кнопку, и дверь тотчас открылась. Мы вошли (с позволения сказать) в кабину, санитар снова нажал кнопку, и кабина поплыла.

Судя по моим ощущениям, мы не поднимались, а опускались. Причем дольше, чем должны были, – ведь мы находились всего лишь на втором этаже и должны были очень быстро доехать до первого, а мы всё опускались и опускались…

Наконец кабина остановилась, дверь открылась, и мы снова вышли в коридор. Коридор был ярче освещен, чем на втором этаже. По сторонам его были пронумерованные двери.

Меня подвели к двери с номером шесть. Санитар открыл эту дверь большим ключом, втолкнул меня внутрь и бросил в спину:

– Не скучай!

Дверь захлопнулась, и я осталась одна.

Это была небольшая, ярко освещенная комната. Стены ее, пол и даже потолок были обиты чем-то мягким, податливым – наверное, чтобы пленник этой палаты никак не мог себя покалечить, не мог разбить голову о стены. В потолок были вмонтированы несколько очень ярких ламп, свет которых мучительно резал глаза.

Окон в этой комнате не было – что и неудивительно, поскольку она явно находилась под землей. В углу было свалено несколько подушек в наволочках из серого полотна – должно быть, они заменяли здешним узникам постель. И тут раздалось гудение. Тихое, ровное гудение. Оно ввинчивалось в уши и попадало потом в мозг. Было такое чувство, что в мозг врезаются два сверла.

Я повернулась к двери и принялась колотить в нее кулаками, крича во весь голос:

– Выпустите меня! Выпустите немедленно! Выключите его, выключите!

Разумеется, никакого прока от моих криков не было.

Дверь была обита той же мягкой субстанцией, что и стены, и эта субстанция гасила все удары. Они были почти не слышны, я даже руки почти не отбила.

Так бывает во сне – когда ты бежишь из всех сил, но не сдвигаешься с места ни на шаг. Или пилишь бревно, но пила только скользит по его поверхности, ни на миллиметр не углубляясь в древесину.

Я попробовала сменить тактику – не кричать, не требовать свободы, а просить, умолять, бить на жалость.

– Пожалуйста, выпустите меня… я вас очень прошу… я не могу долго оставаться в этой комнате… я этого просто не вынесу! Или выключите, выключите его, пожалуйста!

Но такая тактика тоже ничего не принесла. Никто не пришел, никто не открыл дверь ужасной шестой палаты.

Приходилось признать очевидное – санитары ушли, как только затолкали меня в эту палату. За дверью никого нет, и я только напрасно рву голосовые связки.

Осознав эту неутешительную мысль, я села у двери прямо на пол и принялась дергать себя за волосы, чтобы заглушить два сверла, терзающие мозг. Не помогло. И вот когда я осознала, что еще немного – и я просто сойду с ума окончательно, гудение прекратилось.

Я покрутила головой, потом отошла от двери, сложила подушки горкой и уселась на них, чтобы обдумать свое безрадостное положение.

А еще… еще я наконец смогла осознать то, что увидела, когда меня ударило током.

А я в тот момент действительно кое-что увидела. Как будто приоткрылась дверь, за которой была спрятана вся моя жизнь.

Не открылась настежь – а именно немного приоткрылась, так что я увидела какие-то части этой жизни, какие-то ее фрагменты.

Например, я вспомнила, что уже была в этой клинике – не тогда, когда лежала в ней в качестве пациентки, а гораздо позднее, совсем недавно, может быть, всего пару дней назад. Тогда я пробралась в клинику через боковую дверь, проникла в тот же кабинет, что сегодня, и я… я нашла в компьютере очень важный файл. Файл, который может открыть мне все тайны моего прошлого. Файл так и назывался «Алла Савицкая». Потому что теперь я знаю, что Алла Савицкая – это я.

И я записала этот файл на флешку.

На флешку в виде бегемотика, которую подарил мне Димка.

Флешка была у меня при себе, на связке ключей, но где взять компьютер?