Но чушь какая, он ведь точно знает, что не Максим Максимовичдоговаривался с Глебом о покупке Духовидова — Глебу и в голову бы не пришлопредложить такую халтуру настоящему знатоку, да еще за бешеные деньги…

Владимир Иванович огляделся. Галерея была пустынна,секретарша Марина болтала в углу с консультантом. В дальнем конце ВераСергеевна вытирала пыль. Пятаков подошел поздороваться.

— Как вам здесь работается теперь?

— Уж и не знаю, долго ли, как бы не закрыли галерею.Двоих зарезали, страх какой!

— Что теперь будет, не знаете?

— Не знаю, приезжали какие-то на джипе, — ВераСергеевна понизила голос, — деньги забрали и бумаги. Говорят, разберемся.

— Кто такие, милиция?

— Да нет, от владельца люди.

— А что, Аделаида разве не хозяйка была?

— Наполовину или как там еще, не знаю я. Велели ничегоне трогать, ждать.

— Вера Сергеевна, а в тот день, когда Глеба убили, выбыли тут?

— А куда же я денусь! Я привыкла, коли мне деньгиплатят, так надо работать. Даром денег никогда не брала и не буду. Да мне,правду сказать, никогда и не предлагали.

— А вы не помните — все время кто-нибудь в зале был, небыло такого, чтобы все разбежались, галерею без присмотра оставили?

— Нет, такого не припомню. Двери входные тогда закрытыбыли, девочки обедать по очереди ходят. Но я все больше в подсобке или вкладовых убирала, так что, если и было что, — я бы не заметила.

— Ну ладно, Вера Сергеевна, пойду я.

— До свидания, Володенька.

Когда Пятаков уже скрылся за дверью галереи, Вера Сергеевнавспомнила вдруг кое-что, о чем нужно было ему рассказать. Она окликнулаВладимира Ивановича, но он не услышал и не вернулся.

— Ладно, — пробормотала она, — потомрасскажу, как увидимся.

***

Я шла с работы, вернее тащилась еле-еле с двумя тяжеленнымисумками, и тут меня приветствовал Ромуальд. На другом конце поводка Ромуальдчинно вел Нину Ивановну, как видно, понимал, что старушке за ним не угнаться, ивел себя прилично.

Я с радостью поставила сумки прямо на снег и остановиласьпоболтать. Нина Ивановна была очень расстроена, хотя и бодрилась.

— Что случилось, с Володей что-нибудь?

— Случилось. — Нина Ивановна посмотрела на менядаже как будто неприязненно, но потом махнула рукой: — Маргарита звонила.

— И что? — осторожно спросила я. — Что-топлохое?

— Все хорошо, — вздохнула Нина Ивановна, —просто замечательно, только они разводятся.

— Кто? — тупо спросила я.

— А ты не знаешь? Володя с дочерью моей, Маргаритой.

— Так они же и так… — изумилась я. — Уже два года.

— А теперь он звонил ей и сказал, чторазводится, — всхлипнула Нина Ивановна, — и главное, ей, говорит, неговори, мне то есть.

— А она сразу вам и сообщила? — догадаласья. — Год не звонила, а теперь сразу сообщила?

— Ну да, звонит и говорит, что, мол, там происходит,кто, говорит, у него есть, что за баба?

— А ей какое дело?

— Ия так же говорю! — обрадовалась НинаИвановна. — Тебе, говорю, можно, а ему нельзя? Наташенька, ну почему же вымне-то не сказали? Неужели же я не понимаю, мужчина он молодой, сорок снебольшим, ясно, одному жить плохо, да только я же мешать не буду!

— Нина Ивановна, ей-богу, ничего про это незнаю! — воскликнула я. — Да у нас с ним ничего серьезного, Ромуальд,скажи.

Ромуальд посмотрел на меня укоризненно и промолчал.

— Нина Ивановна, не расстраивайтесь, вызовите его сюдаи поговорите откровенно, он вам все расскажет, а потом попросите ко мне зайти,хочу знать, как у него с милицией, разъяснилось ли.

— Только ты уж меня не выдавай, что я тебепроболталась, а то неудобно.

Я уже думала, что он не придет, когда в десятом часу раздалсязвонок в дверь. Вид у него был не очень хороший, бледный, щеки ввалились, глазавоспаленные. Мне стало его жалко — сразу видно, у человека неприятности. Нацыпочках мы проскочили в комнату, потому что Лизавета укачивала ребенка, ончто-то капризничал.

— Я хочу написать твой портрет, — вдруг сказал он.

— Прямо сейчас? — Я рассмеялась. — Расскажилучше, как у тебя дела.

— Неохота о неприятном.

— А все же?

Уступая, он рассказал, и я просто ужаснулась, ведь это ужене неприятности, это полный крах! А он сидит и покорно ждет, как зараза Громоваего арестует и посадит в камеру к уголовникам!

Видя, как я переживаю, он оживился и даже сделал попыткуменя поцеловать, но я нервничала, что припрется зять смотреть телевизор — снего станется! Поэтому Володя посидел немножко и ушел, а я долго думала, верю яему или не верю. И поняла, что верю, что в милиции все идиоты и гады и что еслия ему не помогу, то его посадят. Раз он говорит, что слышал по телефону, каккто-то приходил, значит, так и есть, просто эти в галерее скрывают мало ли покакому поводу. С милицией вообще никто откровенничать не будет, чем меньше сними общаешься, тем спокойнее! Поэтому назавтра с утра пораньше я позвонилаНине Ивановне, она сказала, что с Володей они все обсудили и помирились, что ябыла права, он просто не хотел раньше времени ее волновать. По ее намекам ятакже поняла, что говорили они и обо мне, но не стала расспрашивать — сейчас недо этого.

— Нина Ивановна, дорогая, придумайте мне какое-нибудьпоручение к Вере Сергеевне, чтобы мне к ней зайти вроде по делу! Это оченьважно для Володи!

Нина Ивановна подумала немного и сказала, что Вера Сергеевнадавно ей обещала дать почитать два романа Сидни Шелдона, она у соседки взяла,да все никак не соберется привезти. Предлог был достаточно натянутый, но ясогласилась.

Днем, отпросившись с работы, я забежала в галерею. Романыбыли толстенные, так что, видя, как я изменилась в лице, представив, что потащуих в метро в час пик, Вера Сергеевна предложила мне кофе. Мы сидели у нее вподсобке, и я потихоньку начала спрашивать:

— Что у вас тут творится?

— Хозяин объявился новый, китаец какой-то. Богатый,говорят, страшно! Вначале-то галерея была Аделаидина, но дела плохо шли, оначасть, оказывается, заложила, никто и не знал. Вот теперь китаец порядокнаведет, у него не побалуешь и воровать не будешь, как Глеб покойный. —Вера Сергеевна вздохнула. — Слышала я как-то, как они с Аделаидойругались. Персонал-то Аделаида в строгости держала, только Витьке-охраннику всепозволяла…

— Что, он ей — родственник?

Вера Сергеевна поджала губы: