Тогда она познакомилась с Фридой Кало и Диего Риверой. Мадам впервые встретилась с Фридой Кало на одной из ее первых выставок в 1938 году в галерее Жюльена Леви в Нью-Йорке. Когда Хелена приехала в Мексику в 1941 году, Диего и Фрида собирались пожениться второй раз после того, как разошлись двумя годами ранее. Есть много фотографий Хелены в мастерской Диего Риверы вместе с ними. Несомненно, общение с этими художниками положило начало, а впоследствии питало ее увлечение мексиканским народным искусством.

Наконец настал долгожданный день капитуляции немецких войск во Второй мировой войне. В день, когда была объявлена победа, Мадам обзвонила все нью-йоркские туристические агентства, пытаясь тут же купить билет на первый самолет в Европу. Наконец, ей удалось достать место на корабле Liberty Ship, перевозившем солдат.

В начале войны Эммануэль Амейсен, оставшийся работать в Париже в «Клинике красоты», был призван в армию и впоследствии попал в плен. Немцы забрали здание на улице 52 в предместье Сент-Оноре и, по словам Амейсена, разрушили производства и присвоили технологии. Но это утверждение сомнительно. Что бы они с ними делали? Зато достоверно известно, что на набережной Бетюн располагался штаб немецкого генерала, поэтому многое там было испорчено, и, отступая, немцы уничтожили архивы, поэтому не осталось никаких французских документов компании начиная с 1930 года. Мадам уехала в Соединенные Штаты, правление фирмы было распущено… Для всех компания «Хелена Рубинштейн» больше не существовала.

В Нью-Йорке Хелена и некоторые члены ее семьи, которым удалось приехать к ней, нашли надежное убежище от нацистского преследования. Цеска и Манка тоже были вне опасности: одна – в Австралии, другая – в Лондоне.

У родственников, оставшихся в Польше, судьба сложилась иначе. После того как немцы убили Регину, племянник Хелены вступил в польское Сопротивление и погиб с оружием в руках. Остальные или скрывались, или сгинули в лагерях. Внучатая племянница Хелены Лилит Крудовска до конца своих дней вспоминала это ужасное время[94].

После подписания СССР и Германией пакта о ненападении 23 августа 1939 года стороны договорились о разделе сфер обоюдных интересов в Восточной Европе и обрушились на Польшу. 1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу без объявления войны, а советская армия захватила восточные провинции. Сражения прекратились после капитуляции Варшавы 27 сентября. СССР и Германия поделили страну, депортации подверглась значительная часть ее жителей.

Большинство членов семьи Крудовских по отцовской линии были высланы в Сибирь, что по сути и спасло им жизнь. Условия жизни там были очень суровые, но это все же было лучше, чем пропасть в немецком концентрационном лагере. После окончания войны многие польские евреи смогли вернуться назад, а потом бежали в Англию. М. Крудовска пряталась у польских друзей, бывших учителей ее сына. Парень неожиданно умер от сердечного приступа, и даже похоронить собственного ребенка им пришлось тайно.

Родственникам матери повезло меньше: после захвата краковского гетто почти всех отправили в Аушвиц. Никто из них не вернулся, но троим удалось выжить. Маленькую кузину Хелены родители перебросили через стену гетто, и ее спас польский писатель, который прятал девочку у себя всю войну. Гизу, мать Лилит, подруга рекомендовала гувернанткой в одну семью, скрыв, что она еврейка, где она и проработала до освобождения Польши.

Судьба Лилит сложилась драматичнее. Сначала ее прятали у себя крестьяне, знакомые отца. Потом ее приютила в самом центре Кракова одна швея, много работавшая до этого для Гизы. Наконец, дружественная польская семья помогла ей добраться до Будапешта. «В 1944 году мне представилась возможность присоединиться к группе евреев, тайно бежавших в Венгрию, а там евреев преследовали не так жестоко, там не было гетто. До Будапешта я добралась практически пешком, потеряв по дороге все вещи. Там я вместе с девочкой моего возраста (ей было четырнадцать лет) отправилась в консульство и объяснила им, что приехала из Польши».

Сотрудник польского консульства был очень раздражен появлением польских беженцев, и к тому же он не знал, что теперь делать с этой девочкой. Ее отослали в еврейскую организацию, где о ней должны были позаботиться. Лилит в ее годы уже пережила многое, чтобы быть очень осторожной. Она попросила послать ее в другую организацию, где она могла бы посещать мессу, как католичка. Стоя перед недоверчиво глядящим на нее сотрудником консульства, она уверенно лгала, что ее отец – еврей, но мать – католичка и ее воспитали в христианской традиции. В результате ее отослали в польский христианский колледж, где она познакомилась с двумя другими девушками, также потерявшими родителей. «У меня оказалось хорошее чутье!» – рассказывала потом Лилит, грустно улыбаясь. Еврейская школа была разрушена, когда в Венгрию пришли немцы, и все дети – убиты. Кюре, занимавшийся польским лицеем, отослал трех сироток в монастырскую школу, где к Лилит очень хорошо отнеслись, потому что она говорила по-французски. Ее не заставляли работать в поле или заниматься хозяйственными делами, как других сирот, потому что монахини любили поболтать с ней по-французски. Она вернулась в Польшу только после войны.

Путешествие было просто героическим. Она ютилась вместе с другими в тесном вагоне, в котором перевозили скотину. Добравшись наконец до Кракова, она сразу отправилась к доброй швее, которая рассказала, что ее мать уже вернулась и каждый день ждет возвращения дочери. Вот так чудом уцелевшие Гиза и Лилит встретились снова.

Они забрали к себе маленькую кузину, которую спас писатель, и выживали как могли в ужасной нужде. Однажды совершенно случайно они прочли в иллюстрированном журнале статью о Хелене Рубинштейн. Гиза Крудовска, которой терять было нечего, написала тете. К ее большому удивлению, та ответила и даже послала им несколько больших коробок с продуктами и одеждой. Лилит особенно помнит одну из них: «Ни у кого из нас не осталось башмаков, и мать написала тете. Она регулярно отправляла нам посылки, и после письма прислала коробку с очень необычными туфлями, зелеными и на высоком каблуке. Носить их на самом деле было невозможно, к тому же размер был слишком маленький. Но эти крохотные зеленые туфельки были прелестны! У всех нас размер был большой, и мы носили обувь на низком каблуке и чаще всего – боты… Мы долго хранили эти зеленые туфельки на высоченных каблуках и просто любовались ими».

Когда в 1945 году Хелена вернулась в Париж, ей было семьдесят три года. Глазам ее предстало ужасное зрелище, и сердце ее дрогнуло. Повсюду разрушенные дома, а ей самой ничего здесь больше не принадлежало. Вместе с Горацием они отправились на набережную Бетюн, где спали на солдатских походных кроватях. Мебель была частично вывезена, частично испорчена. К своему ужасу, она обнаружила, что ценнейшие скульптуры служили постояльцам мишенью для стрельбы, как в тире.

С неистовым упорством, как это было в первые дни в Мельбурне, она принялась все восстанавливать. Эммануэль Амейсен говорил, что Хелена сохранила дух первопроходца и готова была принять вызов, брошенный судьбой, и бороться до конца.