Эмма и Дорохов являлись парой? Если да, почему она помогала убийце избавиться от тела своего любовника?

– И почему тот, кому она помогла, убил ее точно так же, как Дорохова? – Я добавила свой вопрос.

Касатиков внимательно слушал.

– Чьей же она была подругой, эта Эмма? Дорохова или убийцы? – Наша любительница душераздирающих телесериалов вырулила на близкую ее сердцу любовную линию.

– Вот об этом ты сейчас и разузнаешь в «Сиянии»! – Я развернулась к Касатикову – мы с ним сидели сзади, а Ирка – за рулем. – Там на рецепции такая милая девушка скучает, читает любовные романы – я заметила мягкий томик с полуголой парочкой на обложке у нее под столом. Думаю, она с удовольствием обсудит чужие сердечные дела, нам бы только снять чью-то строгость и сердитость…

– Девушка вовсе не выглядит строгой и сердитой, – возразила Ирка.

– Речь не о ней.

Я протянула руку и бесцеремонно разворошила прическу Касатикова. Зачесала пальцами челку направо, налево… Суровый опер от этого душечкой не сделался.

– Нет, тут без мастера не обойтись. – Я повернулась к подруге. – Ириш, на соседней улице парикмахерская есть, я видела. Давай туда. А рядом цветочный магазин, можно будет букет взять…

Подруга молча повернула ключ в замке зажигания.

– Какая еще парикмахерская? Какой цветочный магазин? Зачем? Наш оперативный бюджет таких трат не предусматривает! – заволновался старлей.

– Ничего, зато наш предусматривает! – Ирка похлопала себя по карману, оттопыренному бумажником, и двумя руками взялась за руль.

Через несколько минут она высадила меня и Касатикова у вынесенного к дороге щита с изображением томной волоокой дамы с копной парикмахерских кудрей, а сама поехала дальше – в цветочный магазинчик.

– Это же женская парикмахерская, – уперся было Макс.

– Прайс видишь? «Дамы – от 300 р., джентльмены – от 250 р.», – я похлопала по щиту-раскладушке. – Тут универсальные мастера, шагай смелее.

Меня, правда, насторожил крайне невысокий ценник, но я не стала на этом фиксироваться. Не в барбершоп же друга вести, на это и Иркиного оперативного бюджета не хватит.

Парикмахерская располагалась в полуподвальном этаже обычной пятиэтажки и выглядела под стать ценам – затрапезно-непритязательно. Труженицы ножниц и фена в заведении были сплошь предпенсионного возраста, так что лично я бы там обслуживаться не рискнула, чтобы не получить прическу в стиле шестидесятых годов прошлого века. Хотя «Бабетта» с начесом, например, снова модный хит…

Два кресла из трех были заняты, причем дамами – видимо, экономные гражданки не обходили салон вниманием.

– Добрый день, мужчину подстрижете? – спросила я с порога.

– С большим удовольствием! – Полная женщина в фартуке поверх футболки с лосинами с готовностью развернула к нам свободное кресло.

Я подтолкнула к нему Касатикова и объяснила:

– Ничего радикального, немного освежить прическу, чтобы видно было: молодой человек собирался на свидание, а не в натуральном виде явился.

– Брат? – с пониманием уточнила мастерица, ловко окутывая Макса накидкой. – Для сына слишком взрослый.

– Брат, – согласилась я, а вскинувшему на меня изумленный взгляд Касатикову шепнула: – По разуму. Младший, то есть менее умный.

Опер, смущенный обстановкой бабьего царства, смолчал. Я устроилась на банкетке у окна, приготовившись наблюдать за процессом и, если надо, контролировать его: чтобы «Бабетту» с начесом, не ровен час, не получил Касатиков.

Мастерицы за работой оживленно беседовали – обсуждали качество продуктов.

– Вот раньше было молоко в стекле, помните? У каждой хозяйки специальный ершик имелся, потому что без него отмыть бутылку не получалось, – ловко щелкая ножницами над головой нашего друга, говорила пожилая парикмахерша. – А теперь что? Молоко выльешь – бутылка чистая, будто там вода была!

– А сгущенка? – поддержала ее такая же немолодая коллега за креслом справа от места, занятого Касатиковым. – Круассан разломишь – а там какой-то подкрашенный жир, больше на солидол похоже, чем на вареную сгущенку! А в нашем детстве мы сгущенку сами варили, такие вкусные ириски-тянучки делали!

– Ох, а ириски нынче… – Дама слева покачала головой, всколыхнув башню-начес на макушке. – Пришла ко мне недавно молодая мамашка: ей дочка мелкая влепила в волосы пожеванную ириску, а она не сразу заметила. Спохватилась – а на голове уже жуткий колтун! Мыть стала – ни фига, в ванне голову отмачивала – ириске хоть бы хны! Из чего, блин, их делают? Будто эпоксидной смолой на голову плеснули! А у нее волосы длинные, густые, хоть плачь.

– Остригла? – с сочувствием спросила ее товарка.

– Да чуть ли не обрила! Там всего два варианта было: либо стричь под мальчика, либо каким-то мощным растворителем очищать, а это же не только волосам хана, но и коже, пожгли бы все корни – ходить девке вовсе лысой.

– А у нас в другом салоне был случай с эмалевой краской, – включилась в разговор четвертая дама, скучавшая за стойкой. – Клиент – приличный такой мужчина, из чиновников. У них в доме подъезд ремонтировали, а он выскочил в спешке утром и на площадке наклонился шнурок завязать. И, представляете, проехался башкой по свежеокрашенной стенке! Такой шикарный ирокез получился – широкая яркая полоса! Розовая!

Женщины захохотали.

– Ну, он скорее к мастеру, а она и говорит: мужчина, мол, вы уверены, что не хотите так оставить? Смотрите, у вас волос жесткость набрал, прическа держится хорошо, кончики под эмалью сечься не будут – сплошные плюсы. И, кстати, розовый вам к лицу!

Мастерицы дружно грохнули смехом. Касатиков открыл глаза и обеспокоенно посмотрел в зеркало – не иначе боялся, что ему тоже сейчас что-то экстремальное на голове сообразят.

– А ты парня с косами помнишь, Валь? Он в прошлом месяце у нас был? – Соседка мастерицы, облагораживающей нашего Макса, мелко затряслась, беззвучно хихикая. – На море парень ездил, сделал там себе афрокосички, причем попросил, чтобы использовали только натуральный материал. За экологию он, видите ли! Ему и наплели на башке не синтетику, как обычно, а настоящую пряжу. Домашнюю, из овечьей шерсти.

– Тепленько, мягенько! – вставила регистраторша.

– А парень, значит, решил свои экокосички беречь – и давай обрабатывать их спреем от моли! – Рассказчица, веселясь, пустила слезу и с риском для органов зрения утерла ее рукой с ножницами. – И, конечно, полезли у него волосы клочьями! Помнишь, Валь?

– Пришел такой весь, как гиена плешивая, спасите-помогите, говорит, – всхлипнула регистраторша, захлебываясь весельем. – А чем поможешь-то? Косицы шерстяные расплетать бессмысленно было, они уже вместе с родными волосами отваливались, пришлось побрить все наголо и сделать масочку для роста волос.

– Отросли? – зачем-то спросил Касатиков, перекрикивая жужжание фена.

– Не знаю, он больше не приходил, – ответила регистраторша.

– Значит, нет, – проявил дедукцию опер.

– Готово! – объявила мастерица Макса, откладывая фен. – Ну? Хорош брат?

– И хорош, и